друг друга не то что с полуслова – с полувзгляда.
– Добро. Главное награждение отложим на потом. А сегодня все втроем можете отдыхать, – на столик с закусками и бутылками легла вынырнувшая из шелкового халата тонкая пачка пятисотрублевок. – Можешь идти, Женя.
– Спасибо, босс, – поблагодарил боевик и вмиг исчез из каминного зала вместе с деньгами.
– У Флоренского тоже все готово, – задумчиво проговорил Тихий, зажав зубами кончик трубки, затянувшись и выпустив через нос две струйки дыма. – Мы свою часть дела сделали. Ленины отморозки выполнят всю оставшуюся грязную работу, кинут адвоката и позаботятся, чтобы парижский детектив, получив копию и сообщив Бояроффу об удачном завершении операции, не доехал до точки назначения всего каких-нибудь несколько кварталов. Если вдруг за пределами России с адвокатом возникнут заморочки любого плана, то нам на них наплевать. Это Флоренского головная боль. Даст бог, поимеет Леня с трудов своих дюже хлопотных где-то в районе пятисот кусков…
– Тоже не хило! – осклабился, наливая себе в рюмку водки, Бульдог.
– …в то время как мы получаем чистыми триста пятьдесят тысяч и икону, оцененную европейскими страховыми компаниями в два с половиной миллиона долларов, – закончил фразу уголовный патриарх и, чуть прикрыв глаза дряблыми веками, торжествующе посмотрел на Клычкова. – Недурной расклад, как считаешь?
– Весьма, – фыркнул Бульдог, опрокидывая в рот ледяной смирновский «Лимонничекъ» и заедая хрустящим соленым огурчиком. – А… насчет сбыта доски у вас, шеф, как я понимаю, уже есть наметки?
– Зачем наметки? Я, Паша, точно знаю, что я с ней сделаю, – глухо произнес Тихий, пустыми глазами глядя на огонь в камине и слушая, как гудят и потрескивают дрова. – Только это уже не твоего ума дело.
– Как скажете, – без малейшей обиды согласился Бульдог. – Я не эстет. И не коллекционер. Меня интересуют только живые деньги! Мани-мани-мани! – потер мокрыми от огуречного рассола пальцами Клычков.
Тихий усмехнулся. Положил на столик еще не погасшую трубку, кряхтя, нагнулся вперед, взял с чугунной стойки у камина кочергу и поворошил тлеющие под поленьями угли, которые сразу вспыхнули тысячами оранжевых искр.
– И когда начинаем танцы, Степаныч? – после воцарившегося на целую минуту молчания нарочито безмятежно спросил Пал Палыч. Хотя по напрягшимся под кожей скулам отчетливо читалось охватившее его волнение.
– Через трое суток. В полночь, на пятницу, – почти не шевеля губами, глядя на огонь, едва слышно процедил авторитет, словно только и ждал этого вопроса. – Аккурат тринадцатого.
– Стремный денечек! – Может, от выпитой водки, а может, от этой фатальной даты, вне всякого сомнения далеко не случайно выбранной стариком, судорожно передернул плечами никогда не веривший в бесовщину и прочую мистику циничный материалист Клычков по прозвищу Бульдог.
Однако уютно устроившийся в кресле-качалке наемник вдруг почувствовал, как ему за шиворот тонкой струйкой прямо из астрала просачивается мистический страх. От почитаемого сатанистами зловещего числа, обычно выпадающего на пятницу не чаще одного-двух раз в году, вдруг отчетливо повеяло могилой. Чьей?!
Рука Пал Палыча машинально потянулась к бутылке с водкой, горлышко коснулось рюмки, но пальцы, толстые, как сардельки, мелко дрожали и несколько горьких капель пролились на стол. Бульдогу вдруг показалось, что где-то вдалеке, за кирпичной стеной, отчетливо слышен скрежет бруска неспешно затачивающей свою проклятую косу Смерти, закутанной в черный балахон.
«В ночь на пятницу, тринадцатого». Озвученная Тихим – седым, жестоким и беспринципным убийцей – в наполненной лишь гудением огня тишине огромного каминного зала, эта фраза прозвучала ударом дьявольского гонга. С этой самой секунды ничего уже нельзя было изменить…
Глава 38
Серый, быстрый, как корейский тигр, «Субару Легаси» с двухсотсильным форсированным движком под капотом тихо притормозил в переулке. Рокот мотора оборвался, фары потухли. Из полумрака салона бесплотными тенями выскользнули две лохматые фигуры. На плечах одной из них угнездился большой, тяжелый даже на вид камуфляжный рюкзак. Бесшумно щелкнул, закрывая машину и включая сигнализацию, центральный замок. От этого места до Троицкого храма налетчикам оставалось пройти всего полквартала.
– Готов? – хрипло спросил не похожий на самого себя в парике и драных джинсовых шмотках Руслан Флоренский. Узнать его в нынешнем обличье не смог бы даже отец. Спиногрыз молча кивнул и поправил оттягивавший плечи рюкзак с сатанинским «реквизитом». Руслан машинально провел правой ладонью по куртке, где под сердцем, в компактной кобуре, ждал своего часа заряженный «ТТ». Оба налетчика достали и надели тонкие черные хлопчатобумажные перчатки.
– Пошли!
Место предстоящей операции и пути отхода были изучены досконально. Оставшиеся полторы сотни метров прошли молча. Мягкие подошвы теннисных туфель бесшумно касались щербатого асфальта, шорох быстрых шагов чуть слышно отражался от каменных стен дворов-колодцев и, вспорхнув эхом, таял в полумраке.
Остановившись в широкой арке, еще раз – теперь уже не с колес – вгляделись в окруженный сбросившими листву деревьями, погруженный в темноту октябрьской ночи Троицкий храм, величественно возвышающийся над округой. Перед короткой аллеей, ведущей к главному входу, стояли, как и все последние ночи на протяжении почти полутора лет, милицейские «Жигули» с двумя вооруженными бойцами вневедомственной охраны. Сквозь щель над приспущенным стеклом из салона выплывал едва заметный с такого расстояния сигаретный дымок…
По договору с церковным руководством милиция охраняла храм с восьми вечера до утра.
– Значит, так. Жди под тополем, как договаривались, – оглядевшись по сторонам, Руслан проворно достал ствол, накрутил глушитель, спрятал оружие в боковой карман куртки и посмотрел на Спиногрыза сквозь лохмы парика. – Как только сделаю легавых, дуй к двери и отпирай замок. Ключ у тебя.
– Ага, – сдавленно, выдавая огромное нервное напряжение, прохрипел Спиногрыз и поправил врезающиеся в плечи лямки. – Давай, братан. Ни пуха…
– К дьяволу! – осклабился Флоренский и легким ударом в плечо придал подельнику ускорение. Спиногрыз, невысокий коренастый крепыш, в прошлом – профессиональный каскадер, метнулся через дорогу к скверу и затерялся за плотной, несмотря на отсутствие листьев, стеной кустов. Руслан взглянул на часы, достал из нагрудного кармана сигарету и закурил. Сделав пять гигантских затяжек, бросил окурок под ноги и придавил его подошвой. Пора…
Проспект в ночное время был освещен вполне сносно, но «жигуленок» с ментами стоял в темном пятне между двух не включенных почему-то фонарей, метрах в семи от аллеи. Видимо, сказывалась старая ментовская привычка особо не мозолить глаза окружающим и находиться, если можно так выразиться, в засаде. Что ж, это даже на руку. Меньше шансов, что случайный свидетель заподозрит неладное и поднимет хипеш…
Флоренский, не вынимая рук из карманов, быстро перешел дорогу, преодолел расстояние в несколько десятков шагов, отделяющее край сквера от милицейской машины, подошел к приспущенному стеклу со стороны водителя и постучал в него костяшками пальцев.
– Извините, пожалуйста… – выпалил Руслан, пристально вглядываясь внутрь. За рулем тачки лениво сосал «беломорину» упитанный сержант с простой крестьянской физиономией. Его напарник, как бабу, обнявший табельный автомат, храпел на откинутом назад до упора соседнем сиденье. Разбуженный посторонним голосом, он только начинал хлопать глазами, приходя в чувство.
– Че те надо? – недовольно поморщился сержант, брезгливо разглядывая слегка покачивающуюся длинноволосую фигуру. Драная джинса и лохмы. Либо байкер, либо музыкант. И явно бухой. Или наширявшийся. Вот урод!
– Вы не скажете, как пройти в библиотеку имени Ленина? – окончательно вогнав мента в ступор, голосом примерного пионера спросил Руслан. – Или в метрополитен, тоже имени Ленина? На худой конец – к памятнику Владимиру Ильичу Ленину…
