Сделав еще один шаг назад и упершись спиной в стену кошары, Ярена выставила перед собой ладони. И продемонстрировала трясущиеся пальцы.
Я хмуро посмотрел на Марыську.
— Золотой, если сделаешь все правильно… — пробормотала она. И вытащила из кармана вырезанную из моего пояса монету.
Мда. Девушка оказалась права — стоило старухе увидеть деньги, как ее пальцы перестали трястись, а в глазах появилась алчность.
— Как скажете, ваша милость! Мне нужна горячая вода… лубки… и помощь…
Я показал взглядом на пастушку и прикрыл глаза…
…Без плаща знахарка смотрелась еще тщедушнее — тонюсенькие запястья, сухие, морщинистые кисти, узкие плечи и таз. Да, ощущения болезненности в ней не было и быть не могло, но, по моим впечатлениям, Темный Жнец уже следовал за ней по пятам.
Забавно — несмотря на то, что старуха жутко боялась меня и печати Чужой крови, она металась по кошаре вслед за Марыськой и, нервно кусая нижнюю губу, пожирала глазами тот самый карман, в который девушка убрала мои деньги.
Впрочем, стоило ей услышать бульканье закипевшей воды, как она мгновенно забыла про вознаграждение и задумчиво уставилась на меня:
— Ваша милость! А кольчугу-то придется снимать…
Я коротко кивнул.
— Больно будет…
Я мысленно усмехнулся.
— Ну… тогда ломайте амулет Бесчувствия. И два других — тоже: я готова… — буркнула она и, увидев, как в моих пальцах рассыпалась первая
…Боли я не чувствовал. Совсем. Зато слабость, накатившая на меня во время раздевания, оказалась такой, что я чуть не потерял сознание. Увы, заработавшие печати Великой жизни и Великого восстановления лишили меня последнего шанса на забытье — к тому моменту, как Ярена взялась за молоток и долото, я чувствовал себя бодрым и полным сил. Поэтому хруст собственных костей слышал просто замечательно. И каждый раз покрывался холодным потом. С ног до головы…
Мда. Порубили меня знатно — эдак через час после начала экзекуции я вдруг поймал себя на мысли, что в моем теле не может быть такого количества костей. Еще через час я понял, что на моем теле не может быть ни одного живого места. А где-то в полночь сообразил, ЧТО именно сделала для меня Мел — если бы не ее печать Чужой крови, так удачно подвернувшаяся мне под руку во время боя, я бы уже кормил червей у Полуночного тракта…
— Все! — Голос знахарки, и без того не отличавшийся мелодичностью, звучал так, как будто из нее только что вытянули всю оставшуюся жизнь. Поэтому, открыв глаза и посмотрев на бледную, как полотно, старуху, я кивнул Марыське, дождался, пока она отдаст ей монету, и выдохнул:
— Спасибо…
Ответного «пожалуйста» дождаться не удалось — спрятав деньги под одну из десятка нижних юбок, знахарка вскочила на ноги… и потеряла сознание!
— Действительно стара… — с непонятным раздражением пробормотала Марыська. И, с трудом подняв сухонькое тело знахарки с грязного земляного пола, отволокла ее к своему ложу. — Надеюсь, до утра оклемается.
Я вопросительно приподнял бровь и уставился на нее.
— Что? Почему я ее так ненавижу?
Я кивнул.
— Потому что… — помрачнела она. И, подхватив с лавки свой плащ, бросилась к входной двери…
Глава 11
Король Азам Истовый
Открыв глаза, его величество Азам Манорр вгляделся в полумрак своей опочивальни, вздохнул, осторожно перевернулся на правый бок… и удивленно замер: боли не было! Нигде! Не кололо сердце, не давило в правом подреберье, не жгло в животе. А еще не было изжоги. Не тряслись пальцы. Не мерзли ноги. Шевельнув рукой, король прислушался к своим ощущениям и криво усмехнулся — тело, налитое чужой жизнью, требовало движения.
Кинув взгляд в окно, за которым занимался рассвет, монарх потянулся к шнуру вызова слуг, висящему у изголовья… и остановил руку на полпути: лицезреть угодливую улыбку постельничего и полутора десятков придворных, пользующихся привилегией присутствовать во время его одевания, не было никакого желания.
«Я еще сплю…» — подумал он. И, перевернувшись на спину, подложил под голову еще одну подушку.
Тело двигалась так легко и послушно, что король, устроившись поудобнее, поднял над собой руку, несколько раз сжал пальцы в кулак. И… расстроенно уставился на свое предплечье — за последние несколько лет оно похудело как минимум вдвое и ничем не напоминало мечевую[45] руку воина.
«Мда… Король называется…» — угрюмо подумал Азам и, повернув голову вправо, мрачно посмотрел на фамильный меч, лежащий на резной подставке из железного дерева: с момента, когда Проклятие Манорров вошло в полную силу, король к нему даже не подходил.
Немного полюбовавшись на хищный, вечно жаждущий крови клинок фламберга, Азам перевел взгляд чуть повыше. И уставился на портрет своего деда…
В предрассветном полумраке Астар Гневный казался более мрачным, чем обычно: опираясь на свой неподъемный посох, он смотрел на внука сверху вниз и презрительно кривил губы. Словно готовясь задать свой любимый вопрос: «Не надоело тебе себя жалеть?»
— Я себя не жалею… — вполголоса пробормотал монарх, с трудом оторвал взгляд от алой мантии последнего Одаренного в роду, решительно встал со своего ложа и подошел к окну. Полюбоваться на рассвет…
…Взгляд деда, сверлящий спину со стены, здорово действовал на нервы: казалось, что король Астар, маг Огня первой категории, искренне жалеет, что династия Манорров не закончилась на нем самом.
«Сам виноват… — зябко передернув плечами, подумал Азам. — Нечего было передавать корону старшему сыну, приближать к трону орден Создателя и тащить в Семиречье Академию магии. Да, лучшего варианта поддержки для лишенного Дара отца придумать было невозможно. Но… ведь это был не единственный выход, правда? Стоило уступить трон любому другому сыну — и все было бы иначе. Сильная правящая династия. И ни Проклятия, ни Слабости… Ничего…»
«Семиречьем должен править тот, кто ставит интересы короны выше своих собственных! Все остальное — мелочи…» — вспомнив любимое утверждение деда, монарх криво усмехнулся:
«Тебе было легко об этом говорить. Ты был здоров, полон сил и
Додумать мысль до конца монарху не удалось — за его спиной еле слышно скрипнула дверь, а потом в опочивальне раздался удивленный голос постельничего:
— Ваше величество! Вы уже проснулись?
— Угу… — буркнул король. И повернулся спиной к серому, затянутому грозовыми облаками небу.
— Изволите начать одеваться, сир?
