что стрелки показывают всего лишь семь утра. Выпив многочисленные таблетки, которые ей дал вчера вечером доктор, Клер намеревалась проспать как минимум до обеда. Но она чувствовала себя лучше, несомненно лучше. Даже рука болела не так сильно – она подняла ее, не вспомнив о ране. По правде говоря, это был первый полноценный сон с тех пор, как она появилась в этом доме.
В гостиной никого не было и шторы все еще были задернуты. Комната выглядела по-другому, чем вчера вечером, как-то прибраннее. Лампы все еще горели, но телевизор поблескивал в углу молчаливым слепым глазом, отражая ее тапочки и подол халата, когда она проходила мимо. Клер распахнула дверь в кухню.
Там стоял Малчек, одетый лишь в брюки и чертыхающийся в изнеможении на кофейник. На длинной тонкой цепочке у него на шее висела золотая медалька. Его тело оказалось далеко не худым, как считала Клер, а узкогрудым и с хорошо сбитой мускулатурой, выделяющейся под слегка загорелой кожей. Он был босиком; длинные густые волосы, дико взъерошенные, падали на глаза.
При звуке открывающейся двери Малчек мгновенно обернулся, автоматически хватаясь рукой за висевшую на левом бедре кобуру с револьвером. Потом, бросив испепеляющий взгляд, сказал:
– Предлагаю предупреждать меня свистом, если Вы намереваетесь слоняться по дому рано утром.
– Извините.
Он убрал руку с кобуры, затем поднял ее опять чтобы неловко провести по волосам. Его взгляд смягчился.
– Вы знаете, как работает эта чертова штука?
Он ткнул пальцем в сторону кофеварки. Клер закрыла за собой дверь. Под ее руками кофеварка моментально запыхтела.
– А почему же меня она не слушалась?
– О, я когда-то работала с фирмой, которая их производит, – ответила Клер, как будто это что-то объясняло. – Кофе в шкафчике у вас за спиной.
Он повернулся, чтобы открыть шкаф. Клер неожиданно ясно и четко увидела шрам на его плече. Он был неровный и достаточно свежий, так что выделялся на коже розоватым цветом. Другой, старый, шрам тянулся вдоль ребер по спине чуть выше талии. Малчек передал ей кофе, и она отмерила немного в фильтр.
– А где сержант Гроган и Нэнси?
– Спят. Нэнси положено быть на посту, только когда Вы не спите. Гроган отдежурил за меня три часа прошлой ночью, и я плачу ему тем же сегодня утром. Привыкание к ночным сменам займет пару дней.
– Понятно, – она включила подогреватель кофеварки.
– Вы сегодня выглядите гораздо лучше, – заметил Малчек, прислоняясь бедром к высокому прилавку и скрещивая руки на груди.
– Я чувствую себя лучше. Спасибо, что пригласили сюда доктора Боннермана.
Разговор был вежливым и осторожным, что казалось для них обоих непривычным.
– Он очень хороший человек. Вам следовало бы давно попросить, чтобы кого-нибудь прислали.
– Возможно, – после нескольких попыток ей удалось открыть пакет с хлебом. – Я не хотела… устраивать переполох.
– Глупо, – его голос был все еще вежливым, но уже на грани. – Он сказал, что Вы недоухожены, измождены и началось слабое заражение крови. Какой к черту смысл охранять Вас от Эдисона, если Вы все равно загнетесь прямо здесь?
– А это, наверно, плохо отразится в Вашем личном деле, – взорвалась она и обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.
Их взгляды встретились на долгий момент, потом он перевел взгляд на слегка разошедшиеся полы ее халата. Ее руки непроизвольно схватились за пояс, туго затягивая его, и она внезапно осознала свою наготу под тонкой фланелью. Он поднял глаза, но взгляд его был такой же безразличный, как у доктора. Оба улыбнулись.
– Мир? – мягко предложил он.
Она кивнула и отвернулась.
– Мир. По крайней мере, пока я не выздоровлю.
Они позавтракали кофе и тостом, сидя рядом за столом, уставясь через решетку жалюзи на блестящую пелену дождя. Когда Клер поднялась, чтобы приготовить еще один тост, Малчек крутанулся на своем вращающемся табурете.
– Все еще не наелись?
– Умираю от голода. Хотите омлет?
– Если приготовите, – он наблюдал, как она двигалась от холодильника к плите. – Боннерман, что, дал вам чего-нибудь для аппетита вчера вечером?
Клер дернула плечом и проговорила, обращаясь к тающему на сковородке маслу:
– Разве я не могу утром чуть-чуть проголодаться?
– Если Вам позволяет Ваше, по-видимому, обширное чувство вины, то у меня никаких возражений нет.
Яйца на сковородке зашипели.
– Я думала, мы подписали договор о разоружении?
– Я сказал мир, а не молчание. Мне просто любопытно.
Она глянула на него через плечо – блестящие каштановые волосы отлетели от щеки.
– Вас интересует мое чувство вины?
– Если Вам угодно.
– Вы предпочитаете омлет мягким или хрустящим?
– Мягким. У Вас нет причин чувствовать себя виноватой. Это всего лишь случайность, что именно он открыл холодильник. С таким же успехом на его месте могли бы оказаться Вы.
– Но все дело в том, что я
– Потому что он любил и заботился о Вас, так? – это прозвучало у него как-то хорошо, не обидно.
– Да, но я… – ее голос сорвался, и она сделала глубокий вдох, сдерживая себя. – Я не
– Вот как? – Малчек допил кофе и медленно прошел мимо нее к кофеварке, – Я считал, что вы были помолвлены.
– Как насчет мира и молчания? – спросила она, откинула голову и чихнула.
Он налил себе кофе и добавил сливки.
– О'кей. Но перед тем как мы прекратим общение – хотите еще кофе?
Она кивнула, и он перенес кофеварку на стол.
Кроме стука ножей по тарелкам, в комнате слышался лишь шорох дождя. Когда Клер закончила есть, она принялась водить вилкой на тарелке, рисуя узор из остатков желтка.
– Это пулевое ранение у Вас на плече?
– Финка.
– Выглядит свежим.
– Шесть месяцев, – Малчек размешал сливки в третьей чашке кофе.
– А другой шрам?
– Какой другой? – он, казалось, был искренне удивлен.
– На боку. Вот здесь.
Когда Клер показывала, ее пальцы коснулись его кожи, и он резко отдернулся.
– Извините. Вы боитесь щекотки?
Она смутилась от нечаянного прикосновения. Его бок был теплым, как у кошки.
– А-а, этот? Этот старый. Из винтовки, во Вьетнаме. Я не знал, что его еще видно.
– А Вы счастливчик, да? Очень везучий.
– Почему Вы так решили?
Он развернулся к ней, и от внезапной резкости его голоса ей стало жарко. Соскользнув со стула, она
