было выбора, он же не добровольно вызвался разорваться на кусочки в моей квартире. Но почему? Что я сделала такого, за что кто-то меня так сильно ненавидит?
– Я пока не знаю. Мы попытаемся разобраться вместе. Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы разговаривать на эту тему?
Она вздохнула:
– Все лучше, чем лежать здесь и думать о… Дэне. Слезы опять выступили у нее на глазах от шока, изнеможения и скорби.
– По правде говоря, мы не были помолвлены. Вчера я Вам так сказала, потому что это легче, чем все объяснять. На прошлой неделе он попросил меня выйти за него замуж и я ему отказала. Дэн не мог с этим смириться. Он продолжал жить как раньше, заботясь и хлопоча обо мне, как будто я принадлежала ему, независимо от того, что я говорю. Он всегда… как будто я еще…
«Так вот что было вчера в ее глазах», – сочувственно подумал Гонсалес, протягивая ей салфетку из коробки на прикроватной тумбочке. Ее желание порвать отношения Фоулер не воспринял. У него мелькнула новая мысль.
– А кто был Вашим другом до Фоулера?
– Что? А, никого особенного не было. Я встречалась с несколькими мужчинами, когда только сюда переехала, но… ничего серьезного. А Дэн… он постепенно всех вытеснил… как он всегда делал, когда чего- то хотел добиться. Другие… я просто потеряла с ними связь.
– А перед тем, как Вы переехали сюда?
– В Нью-Йорке?
– Если Вы приехали оттуда, то да.
– Я ходила на свидания. Но следа из разбитых сердец отсюда до реки Гудзон за мной не осталось.
– У Вас острый язычок, мисс Рэнделл, – заметил Гонсалес с укоризной.
– Да, это верно, не так ли? – Клер закрыла глаза и повторила уже мягче, – да, я знаю. Наверно, это оружие, которым я пользуюсь слишком часто, иногда еще до того, как на меня нападают. Простите.
– Я не возражаю. Если это помогает Вам чувствовать себя лучше.
Она позволила себе полуулыбку, не больше.
– Наверно, помогает, но вряд ли это может служить оправданием. Возвращаясь к нашему разговору… Я не отношусь к тому типу женщин, из-за которых мужчины сходят с ума. Нет, нет, – добавила она, видя, что он собирается вежливо протестовать, – я не имею в виду… Я знаю, что выгляжу неплохо. Как и любая девушка в наши дни, если только она хочет. Но, скажем прямо, никто не будет драться на дуэли ради моей благосклонности. Я далеко не роза без шипов.
– Ну, хорошо, значит, здесь мы причины не найдем. Расскажите тогда о Вашей работе.
– Как я уже вчера сказала, я там не слишком важная персона. Я еще могу себе представить, что кто- то хочет убить заказчика. Я и сама иногда не прочь. Но меня?! От меня ничего важного не зависит.
– Давайте о семье. Готовитесь унаследовать большую сумму?
– Нет, абсолютно ничего. И секретной формулы чудесного эликсира я тоже не знаю.
Он усмехнулся:
– Уверены?
– Уверена.
– Может быть, у Вас есть нечто, что кто-нибудь очень хочет присвоить? Стоите у кого-нибудь поперек дороги?
– Послушайте, лейтенант, Вы, наверно, слишком много смотрите телевизор.
Клер отвела рукой волосы от лица. Жест показался ему слегка знакомым, но он не смог вспомнить, где его видел.
– У меня собственная квартира в доме, но никто не проявлял желания снести его и разместить там стоянку для автомобилей. Пока, по крайней мере. Я не играю в казино и не спекулирую на бирже. У меня есть машина, но половину ее стоимости мне еще предстоит выплатить банку. И, кстати, натурального меха я не ношу.
Гонсалес рассмеялся.
– Вот еще одна область, которую мы не упомянули. Политика. Вы принадлежите к какой-нибудь политической группе? Кого-нибудь агитировали в последнее время?
– Только компанию, обслуживающую мой дом. Что бы они починили канализацию в подвале. Уж очень воняет.
– Как насчет Ваших друзей? Кто-нибудь занимается политикой, преступной деятельностью и так далее?
– Политикой – нет. В рекламе мы стараемся держаться от нее подальше. ТН это всегда удавалось. После Уотергейта они стали ужасно задирать нос. Преступной деятельностью? Я не знаю. Если бы кто- нибудь этим и занимался, разве сказал бы мне? Большинство моих друзей – из рекламного бизнеса. Некоторые его называют преступлением.
Она положила голову на подушку и закрыла глаза.
Оторвав взгляд от записной книжки, Гонсалес заметил напряженные линии у нее под глазами прежде, чем она моргнула и заставила их исчезнуть, готовясь к следующему вопросу. Ее усилие сделало его усталым.
– Послушайте, мисс Рэнделл, я знаю, что Вам пришлось многое пережить за последние сутки. Теперь мы точно знаем, что Ваша жизнь в опасности, и это гарантирует Вам нашу защиту, даже если мы уже немного опоздали. Мы поставим охранника у Вашей палаты, и, боюсь, на время Вам придется обойтись без посетителей. Кроме нас, конечно, пока мы не выясним, откуда исходит угроза.
– Или от кого, – ее голос был слабым, и она снова закрыла глаза.
– Верно. Сейчас я уйду, а Вы хорошенько отоспитесь ночью. Утром мы снова пройдемся по всем пунктам, пока не найдем то, что ищем. Это где-то рядом, должно быть. Никто бы не пустился в такие хлопоты без причины.
Она открыла глаза и посмотрела ему в лицо:
– Вы сможете это прекратить, правда? Мне не придется так жить, всегда?…
– Я уверен, что мы все быстро выясним, не волнуйтесь. У нас довольно большой опыт.
Гонсалес похлопал ее по руке и встал. Заметив маленький телевизор, стоявший на подставке напротив кровати, он откашлялся и сказал:
– На Вашем месте я бы воздержался от ТВ. Наверняка Ваша история попадет в новости, и могут показать фотографии, понимаете…
– Обещаю, что буду смотреть исключительно старые фильмы.
Он кивнул и попрощался. Охранник в форме сидел между лифтом и палатой Клер, и Гонсалес приказал ему проверять всех, прежде чем впускать. Это распространялось и на больничный персонал, даже если и означало некоторые проблемы.
– Если станет слишком трудно, мы можем перенести ее в тюремный лазарет, хотя тогда возникнут сложности другого рода. Я скажу здесь, чтобы они мне позвонили, если что-нибудь случится. Но звонка я ждать не буду, понятно?
Охранник улыбнулся:
– Да, сэр.
Гонсалес кивнул и пошел по коридору, резиновые подошвы его ботинок скрипели по блестящему кафельному полу.
Вечером Клер – одна, в темной комнате – смотрела телевизор. Фигуры на маленьком экране беспорядочно двигались перед ее полузакрытыми глазами. Время от времени она засыпала, пропуская концы одних передач и начала других. Иногда взрыв смеха раздавался над равномерным шепотом приглушенного звука, возвращая ее к случайным вспышкам сознания.
В один из таких моментов она почувствовала, что кто-то стоит у ее кровати. Думая, что это медсестра, она повернула голову и увидела Малчека, который пристально смотрел на нее. Он стоял в тени, свет из коридора падал только на его высокие скулы и жесткую линию подбородка. Она хотела заговорить, но не
