в путь.
Когда Фрэнк вернулся в кухню, Гэри копался у холодильника, перебирая замороженных цыплят. Потом поднял глаза и сказал, жуя:
— Я что-то хотел спросить у тебя, Фрэнк.
— Что же?
— Когда здесь были Оскар Пил и Пэт Нэш, ты помнишь, как Пил сбросил с каминной полки мои спортивные призы и один из них сломался?
— Конечно, помню. Как можно забыть?
— Так вот, пропало основание от сломанного приза. Ты не знаешь, где оно, не видел?
Фрэнк отрицательно покачал головой.
— Это так важно, Гэри?
— Возможно, его выкинула горничная. Закажи новое основание, укрепи приз, и пусть на нем напишут: «Первое место. Одиночный мужской разряд. Межгородской чемпионат по сквошу, 1988 год».
— Помнится, у вас было третье место в том году.
— Сделай так, о'кей?
— Как скажете, Гэри.
Гэри встал и вышел из кухни. Он так и оставил дверцу холодильника открытой, просто не побеспокоился закрыть. Там, где он ел, на полированном полу остались кусочки мяса и желтого жира. Фрэнк закрыл холодильник, собрал объедки и отдал их кошкам.
Лето почти прошло. Надвигалась зима. Но Фрэнк знал, что, пока он с Гэри, дни, как всегда, останутся длинными.
Глава 14
Паром резко замедлил ход, винты взбили пену, и палуба под ногами Патерсона завибрировала. Единственное, о чем он мог думать в течение этого двенадцатиминутного рейса, что у мужчины, в которого он стрелял, наверняка есть дружки и они могли поджидать его на этой стороне.
Он беспокойно вглядывался в красные огни флюоресцентных ламп. На том берегу виднелись три человеческие фигуры: двух мужчин и женщины, ожидавших парома. Мужчинам было что-то под тридцать, они были в джинсах и черных кожаных куртках. Под огнями их лица выглядели ненатурально бледными, а глаза темными и пустыми.
Паром был устроен так, что пассажиры садились с правого борта, а выходили с левого. Система была полностью автоматизирована, персонала мало, но все работало очень эффективно. Двери с электронным управлением открывались в конце рейса.
Патерсон направился к выходу в носовой части. Никто не обращал на него внимания. Он смешался с остальными пассажирами. Автоматические двери раздвинулись. Он вышел на причал и пошел к улице, то и дело оборачиваясь и оглядываясь.
Над причалом нависала громадная эстакада, поддерживаемая опорами из грубого бетона. Под нею была заляпанная маслом асфальтированная площадка, на которой останавливались муниципальные автобусы, курсирующие между пристанью парома и Норт-Шор.
У автобуса стоял водитель в униформе и курил сигарету. Патерсон спросил у него, где ближайшая стоянка такси. Водитель бросил сигарету, раздавил ее подошвой и показал пальцем через плечо на машину, стоявшую у тротуара. Прежде чем Патерсон мог что-то сказать, он сел на свое место и дверь со свистом сжатого воздуха закрылась.
Такси был «кадиллак» темно-синего цвета, последняя модель. Таксист — итальянец средних лет, лысый, с пучками седых волос над ушами, в темно-синем пиджаке, мятой рубашке и галстуке с диагональными рядами серебристых свинок. В салоне было чисто и пахло мятой.
Таксист молча разглядывал его в зеркало заднего вида. Патерсон показал двадцатидолларовую банкноту.
— Можете рекомендовать мне отель?
— «Вандейм» — неплохой отель. Дороговат, но стоит того.
— Поехали!
«Вандейм» оказался бетонным небоскребом с номерами стоимостью от шестидесяти долларов. Патерсон с помощью карточки «Виза» заплатил за ночь вперед.
Мальчик-посыльный, с носом как у Боба Хоупа и в черных глянцевитых брюках, провел его в лифт, а затем в номер на пятом этаже. Он передал ключ Патерсону, подошел к окну и поднял шторы, открыв непрезентабельный вид на Марин-Драйв — бесконечный ряд газовых заправочных колонок самообслуживания, стоянок подержанных автомобилей и закусочных, где подают цыплят и пиццу. На ветру трепетали яркие флаги. Ряды неоновых огней уходили вдаль. Мальчик-посыльный включил и выключил телевизор. Он показал Патерсону ванну, но, к сожалению, не объяснил, как спускать воду в туалете. Потом потоптался у дверей. Патерсон дал ему доллар и закрыл за ним дверь.
Комната была тихая, если не считать отдаленного шума уличного движения. Он включил телевизор и стал невольным зрителем старого сериала с участием Мэри Тайлер. Он уменьшил громкость. Весь героин остался на яхте, а он взял только один из полуфунтовых мешочков, чтобы доказать, если потребуется, серьезность своих намерений. Героин в дорогом кейсе из свиной кожи был оставлен в камере хранения отеля. На кейсе была маленькая латунная пластинка с его инициалами. Сначала он не мог успокоиться, потом пришел в себя. Он думал о деньгах и старался забыть о боли и страданиях, которые приносит героин. Но вот он уже стрелял в человека так же спокойно, как его жена управляется с микроволновой печью. Этот тип был сутенером и еще Бог знает кем, но что из этого? Он мог убить его, Патерсона.
А что, если вернуться на пристань, где стоит его яхта, и Выбросить весь героин в океан? Что тогда? Стоимость героина взлетит, как ракета в небо, а наркоманы останутся. Ничего не изменится.
Он прежде всего ответствен за свою жену и детей. Семья зависит от него, это главное. Ему надо поддержать уровень их жизни.
И этот распроклятый «порше» цвета сливы тоже надо сохранить.
На экране телевизора развивалась интрига, и Патерсон выключил звук, поднял трубку и вызвал службу сервиса. Заказал гамбургер, жаркое, кофе и два двойных виски. Что ему было надо, так это горячий душ, хорошая выпивка и крепкий сон. Время выгнать адреналин из организма и очистить мысли.
Он пытался восстановить в памяти и связать воедино все, что произошло. Иисусе, были такие моменты, которые могли явиться только в ночном кошмаре. Он никак не мог поверить, что это именно он стрелял в того подонка, наводил на него пистолет и два или три раза нажимал на спусковой крючок.
А когда он спешил по сходням парома, он готов был стрелять в каждого, кто преградит ему дорогу.
И надо найти лучший способ вести свое дело.
Но в одном он уверен: уже поздно давать задний ход.
Глава 15
Телефон на столе Эдди Оруэлла прозвонил дважды. Оруэлл выжидал, держа наготове руку, похожую на жирную бабочку. Он пожал плечами и вернулся к своей бумажной работе. Телефон зазвонил снова, и Эдди схватил трубку.
— О, Джудит, я пытался созвониться с тобой целое ут… — Его мясистое лицо покраснело. — Извините, я думал… Да, конечно. Я взял карандаш, говорите!
Оруэлл прижал трубку к уху, чтобы лучше слышать, нацарапал адрес на листке блокнота, произнес слова благодарности, попрощался, подождал, когда на том конце линии положат трубку, вырвал листок из блокнота, сложил его вдвое, положил в карман рубашки и отодвинул стул от стола. Потом встал, убедился,