История 'любовно' сохранила и память о 15 января 1723 г. - о разговорах уже императрицы певчих: 'его императорскому величеству и нынешнего года не пережить. А как он умрет, станет царствовать светлейший', то есть князь Меншиков. Что ни говори, а вывод напрашивается сам собой: любили светлейший и императрица послушать пение певчих, а певчие их, в свою очередь, любили поговорить...)
Как бы там ни было, болезни или не болезни, но государь Петр Алексеевич был обречен уйти. Незадолго, в общем-то, до своей кончины он совершает несколько 'опрометчивых' поступков, стоивших ему венценосной жизни:
1. Коронует в Москве Екатерину I. Само по себе дело очень даже неплохое: чего ж не короновать красивую женщину. Одна из надписей в коронационном фейерверке 1724 г. гласила: 'Божиею милостию, Петра велением, Екатерина Алексеевна императрица Российская'. Красиво! Да вот только сумма букв в словах этих, если считать по порядковому номеру каждой буквы в алфавите, равна примечательной дате '1725'. Именно в этом году Екатерина предначертала себе взойти на престол? и судьба ее была решена в день коронования: именно тогда россиянам было указано 'свыше', что правление Петра приближается к своему логическому завершению. Видимо, здорово увлекалась нумерологией и магией чисел будущая российская государыня...
2. Коронацией Екатерины Петр не 'удовлетворился', и за несколько месяцев до своей смерти предает казни поэта Виллима Монса, по совместительству секретаря и доверенного лица государыни-императрицы. Поговаривали о любовной связи государыни с талантливым секретарем, но, скорее всего, дело заключалось в том, что государю на стол попали письма Монса с проектом заговора супротив его августейшей персоны.
Что бы там ни было на самом деле, мы никогда уже не узнаем наверняка: сразу после смерти Петра все бумаги по 'делу' поэта попали к самому главному сберегателю высокомонаршей чести - князю Меншикову, а он приказал сжечь документы, считая, что на его любимой императрице не должно быть ни малейшей тени. После казни поэта голова его была заспиртована по всем правилам искусства и выставлена Петром на ночном столике императрицы. Современники с удовольствием сплетничали, что увидав на своем столе этот 'новый предмет обстановки', Екатерина даже в лице не изменилась под пристальным взором слегка неадекватного супруга. Равнодушно скользнула взглядом, отвернулась. Думаю, в этот самый момент она зачитывала приговор неуравновешенному супругу.
3. В середине ноября 1724 г. (опять же за два месяца до кончины) указом Петра всем подданным было запрещено принимать к исполнению приказы и распоряжения Екатерины; она также потеряла право распоряжаться денежными средствами, отпускаемыми на содержание ее двора.
4. И наконец, самая большая ошибка Петра: в опалу (немилость) попадает любезный друг младых лет государя, светлейший приятель императрицы, ее 'верный пес' - князь Александр Данилович Меншиков...
Приговор зачитан и обжалованию не подлежит...
После праздника Крещения 1725 г. государь слег. Последние дни он не знал ни минуты покоя: его тело сотрясалось в конвульсиях, приступы мучительной боли следовали один за другим.
Выдвинув замечательный просто аргумент, что боль отпустит бренное тело Петра, если он простит целый ряд осужденных на казнь дворян (а их, поверьте на слово, было немало), Екатерина буквально выторговала прощение всем (!) осужденным на смертную казнь дворянам, не явившимся на последний смотр пред пресветлые очи императора-эпилептика.
Как горевали...
Официальные источники (конечно же!) утверждают, что горе всех россиян было просто безмерным. Так, иностранные посланники при русском дворе доносили, что все, начиная с императрицы и заканчивая последним подданным Петра, переживают кончину императора как глубокое личное горе. 'Легче вообразить себе, чем описать пером ...крайнюю печаль и скорбь императорского семейства', - писал сразу же после смерти Петра посланник Г. Мардефельд. И далее у него же мы читаем: 'не было ни одного рядового, который бы горько не плакал', 'стоят раздирающие сердце плачь и вопли'.
Ему вторят и другие иностранные представители. 'Жалко смотреть на их рыдания и слезы', - пишет, например, Лефорт. О 'плаче и воплях' писали не только наблюдатели-иностранцы, но и наши с вами соотечественники.
А. А. Матвеев в письме к А. В. Макарову из Москвы сообщает, что по получении известия о кончине императора поднялся 'вой, крик, вопль слезный, что нельзя женам больше того выть и горестно плакать, и воистину такого ужаса народного от рождения моего я николи не видал и не слыхал'.
Феофан Прокопович превзойдет всех в описаниях 'горя' народного, сообщая о 'вопле и стенании': 'не было ни единаго, кто вид печали на себе не имел бы: иные тихо слезили, иные стенанием рыдали, иные молча...'
Но как все это, по-вашему, вяжется со словами: 'Ждали только минуты, когда монарх испустит дух'? А очень просто. Да, конечно же, слезы, рыдания и даже вопли могут быть выражением горя. Но в данном случае необходимо учитывать традиции публичного оплакивания умерших.
'В подобных случаях у русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания'
'Записки Вебера о Петре Великом', 1872 г.
То есть речь идет о публичной экзальтации с элементами театральной постановки: смотрите, как всем нам плохо. Характерным в данном случае примером являются воспоминания И. И. Неплюева, в 1725 г. находившегося с дипломатической миссией в Константинополе:
'1725 году в феврале месяце получил я плачевное известие, что отец отечества, Петр, император 1 -и, отыде сего света. Я омочил ту бумагу слезами, как по ДОЛЖНОСТИ моей о моем государе, так и по многим его ко мне милостям...; да и иначе бы и мне и грешно было'.
Обратите внимание, здесь Неплюев черным по белому описывает свою 'скорбь' не как выражение личного чувства к государю, 'милости' которого он обязан своей карьерой, но как реакцию законопослушного подданного, исполнение 'должности'.
Ну, а идеальным образцом публичной демонстрации горя становится поведение императрицы. Екатерина появлялась на публике 'вся окутанная черным крепом', 'казалась убита горем и притом обливаясь слезами'.
'Все страждущих и болезнующих, - велеречиво заявит Феофан, - в ней единой смешанные видеть было: ово слезы безмерныя, ово некакое смутное молчание, ово стенание и воздыхание; ...иногда весьма изнемогала'.
А ведь эта публичная экзальтация в театральном костюме из черного крепа была не чем иным, как 'маленькой местью' Екатерины за 'большие пакости' последних месяцев 'трудовой деятельности Петра на личном фронте'. Уж кому-кому, как не супруге почившего в бозе императора, не знать, что Петром на 'похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитало ('Записки Вебера'), и что еще в 1715 г. Петр издал указ, запрещавший 'выть' по покойникам.
Зная, что умершему государю ее и не только ее поведение было бы неприятно, и, вслед за Феофаном, уверенная в том, что после смерти Петр 'дух свой оставил', Екатерина мстила скончавшемуся тирану, взяв на
