себя роль профессиональной плакальщицы. Что ни говори, а это уже нечто из разряда мистической, оккультной мести!
Не лучше себя ведет и второй выдающийся актер-плакальщик - Феофан Прокопович. И в 'Слове на погребение Петра Великого', и в ряде других своих сочинений, нацеленных на публичное 'воспроизведение', Феофан, вместо того, чтобы слыть безутешным, откровенно проговаривается о всенародной... радости по поводу случившегося.
Судите сами: 'Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем! Не мечтание ли си? Не сонное ли нам привидение?'
Вот так так: смерть Петра видится ему как самая заветная мечта, как сон приятный! Дальше больше, для Феофана предаваться скорби по ушедшему Петру просто позорно - ' позор был печали', 'да отыдет скорбь лютая'. В связи с чем он ставит в пример (!) любому гражданину российскому поведение императрицы, с завидной легкостью скинувшей флер печали. Феофан специально подчеркивает, что императрица не предалась 'вдовьей' скорби, не забыла 'высокого долженства своего'.
Ну а придворные, эти милейшие 'птенцы гнезда Петрова', еще больше утрируют идею скорби на общегосударственном уровне.
В один прекрасный день к непогребенному еще телу императора явится обер-прокурор П. Ягужин-ский и начнет во всеуслышанье жаловаться этому самому телу, что князь Меншиков учинял ему сегодня обиду, хотел снять шпагу и посадить под арест. Клювы 'птенцов' становились все более острыми...
Россияне, оставшись сиротами без 'отца отечества', ликовали тайно и явно.
- Здравствуйте. Государь ваш умер! - радостно возвещал прихожанам поп Златоустовской церкви в Астрахани.
'Смерть его... не примирила с ним народных 'учителей'; они изрекли, что Петр отправился туда, где уже давно приготовлено было ему место толками народа, т. е. в ад кромешный... Но здесь, здесь-то, на земле, должна прогреметь над ним из рода в род анафема!'.
И анафема прогремела. В самом центре Москвы, в Богоявленском монастыре. Молодой проповедник напишет:
Вслед за М. И. Семевским, замечательнейшим русским историком второй половины XIX в., человеком удивительной порядочности и кристальной исторической честности (и, скорее всего, именно поэтому не пользующимся даже сейчас популярностью), мы можем однозначно сказать, что 'нельзя выводить того заключения, что русский народ того времени всецело видел в смерти Преобразователя какое-то испытание, ниспосланное Богом, какое-то сильное, повергающее в отчаяние несчастье. Ничего подобного со стороны массы народа не было. Мы видели противное...'. Горе превращено здесь во вполне правомерный фарс, а сами похороны императора превращаются в подобие средневековых 'плясок Смерти', изгнания беса из человеческой жизни.
Как хоронили...
Погребение императора было подробно описано в двух современных событиям сочинениях: в официальном 'Описании порядка, держанного при погребении... Петра Великого' и так называемой 'Краткой повести о смерти Петра Великого' Феофана Про-коповича. Ну, и, само собой разумеется, обо всем, что происходило в России в начале 1725 г., подробно доносили в 'старушку Европу' иностранные посланники.
Это самое погребение Петра, как подчеркивают все исследователи без исключения, ни с какого боку не назовешь традиционным.
В 'московский' период похороны царя назначались на день смерти или на следующий день и имели чисто религиозный характер. Именно такими уже при самом Петре были похороны царя Ивана Алексеевича (брата Петра) 30 января 1696 г. и царевны Татьяны Михайловны (родной тетки Петра) 24 августа 1706 г.
Вот как все тогда происходило: утром высшее духовенство отправлялось с иконами и крестами в царские хоромы, откуда и начиналось скорбное шествие. Гроб несли дворяне и стольники, крышку от домовины несли отдельно. На Красном крыльце гроб ставили на так называемые 'выносные сани', обитые красным сукном (при похоронах вдов - черным). Затем сани вместе с гробом несли до Архангельского собора или Вознесенского монастыря. Там сани ставили на землю, гроб снимали с саней, вносили в церковь и ставили на подставку (стол). После отпевания гроб относили к месту захоронения (чаще всего это был каменный саркофаг), где умершего вынимали из гроба и клали в могилу. Гроб же уносили и ставили в звоннице под главным колоколом.
Петру I, прозванному за глаза даже самыми близкими ему людьми Антихристом, в чисто религиозном погребении было отказано.
Судите сами: тело Петра, вопреки существовавшей традиции, было выставлено на всеобщее обозрение в так называемой 'печальной зале' уже в день смерти - 28 января, где и находилось вплоть до погребения, назначенного на начало марта, хотя сам Петр намеревался ввести по крайней мере трехдневный срок с момента смерти до похорон для всех классов населения без исключения, включая и членов царской фамилии.
Более того, в который уж раз подтверждается истинность фразы 'ждали только минуты, когда монарх испустит дух': 'печальная зала' готовилась заранее] В этой 'печальной зале' не было ни малейшего намека на религиозную печаль по испустившему дух императору: все ее украшения были посвящены светской тематике - имперской и военной по преимуществу.
Начало карнавализованным 'пляскам Смерти' - первому загробному наказанию Петра было положено. Организация погребения поручается Екатериной близкому ее единомышленнику и по совместительству знаменитому московскому 'чернокнижнику' Якову Брюсу, человеку потрясающих знаний и талантов, ученому, составителю астрономических таблиц и календарей, которыми пользовались вплоть до конца XIX в.
Достоверно известно, что, когда Яков Брюс вручил царице прошение об отставке, она заплакала - и на этот раз совершенно искренне: 'И ты, Вилли-мыч, меня покидаешь?! С кем останусь?!' Екатерине и вправду было, страшно остаться без таких, как Брюс.
И Брюс, опять же по хитроумному и весьма символическому поручению Екатерины, берет за основу образец, который использовался Петром для погребения генерала Франца Лефорта (не путать с посланником польского короля) в 1699 г.
Вы спросите, в чем символичность данного погребения? Надобно знать, кем был генерал Франц Лефорт для Петра, фигура столь же зловещая, сколь и загадочная. Выражаясь в духе братьев Стругацких, Лефорта по праву следует называть 'человеком безо всякого прошлого'. Человек, крайне небрезгливый, активнейший участник петровского Всепья-нейшего собора, пытавшийся даже 'усовершенствовать' творящееся на нем безобразие. Сохранились довольно неприятные слухи о связях его с нечистой силой.
Вот один из слушков: за несколько дней до его смерти глухой ночью в спальне Лефорта раздался невероятный шум. Вбежали слуги и не увидели ничего и никого. Но наутро все кресла и стулья в спальне оказались опрокинуты и разбросаны по полу. Умирал же Франц Лефорт как угодно, но только не по- христиански. Священника он от себя гнал, и в последний час потребовал вина, девок-плясовиц и музыкантов. Под песни и пляски Лефорт пил вино, пока не началась агония. Присутствовали при ней многие люди, потому что Франц Лефорт не велел никому переставать играть и плясать, пока он жив. И многие видели, как труп Лефорта с зеленым оскаленным лицом сорвался с кровати и стал выписывать танцевальные па, воздевая руки.
И в тот же миг, когда труп пустился в пляс, раздался дикий свист, многоголосое уханье с чердака и
