проповедниками коллективизма, чтобы они довели самоотречение до того, что позволят печатать что-либо в осуждение их действий, власти и постановлений, в особенности, если они будут в праве считать, что они обязаны вести людей к счастью, которого те без них не могут достичь. Чтобы придать запрещению законную форму, коллективистическому правительству достаточно будет сослаться на соображения общественного характера: например, что производительные силы, поглощенные удовлетворением немедленных нужд, не могут быть отвлекаемы от их назначения для производства вещей, необходимость которых не достаточно установлена.
И чем искреннее будут эти люди, чем сильнее будут верить в порядок вещей, управляемый ими, тем нетерпимее они будут относиться к идеям, противным их мировоззрению. Будучи твердо убеждены, что ведут человечество к счастью, они тем безжалостнее будут подавлять враждебные им идеи. Мы слишком много страдали от власти, чтобы не принимать мер предосторожности против будущего, ибо не хотим более предоставить нашу судьбу в распоряжение личных или коллективных заблуждений.
Статистические комиссии, говорят нам, не будут властью: они будут
В таком случае спрашивается: если группам или индивидуумам будет предоставлена свобода упразднять комиссии, когда те станут их стеснять — в чем заключается польза этих комиссий? Не проще ли предоставить индивидуумам свободу организовываться, регулировать производство и потребление так, как они захотят, не усложняя дела бесполезным балластом?
Как бы ни отрицали стыдливые сторонники власти, они не сумеют выйти из дилеммы: или группы и индивидуумы будут свободны принять или отвергнуть решения комиссий, или эти решения будут иметь силу закона.
В первом случае бесполезно устанавливать комиссии, во втором же нужно будет создать силу, чтобы поддержать их решения, и в таком случае, куда же денется свобода тех, которые явятся оппозицией?
ГЛАВА XVI.
Диктатура класса.
Социалисты, сторонники власти, так откровенно желают установить правительство со всей его властью и всеми атрибутами, что для того, чтобы заранее оправдать его они громко заявляют, что будет необходимо установить „диктатуру класса”. Но при этом забывают об'яснить, что понимается под „диктатурой класса”. Не есть ли это одно из тех слов, высокопарных, громких, звучных, но совершенно лишенных смысла и абсолютно ничего не обозначающих; одно из тех пустых слов, бросаемых, время от времени, массам, чтобы избежать об'яснений, которые было бы затруднительно дать. Подобные слова содержат в себе целый мир обещаний, и наивные люди подхватывают их и делают из них себе знамя, не понимая, что над ними издеваются, что их осмеивают. „Диктатура класса”! Посмотрим же, что этим хотят сказать.
„Это будет оружие рабочих против буржуазии”, отвечают нам. Превосходно! но в чем выразится эта „диктатура” на следующий день после революции[3], которая, чтобы быть удачной, должна состоять именно в том, что все социальные неравенства будут уничтожены?
Сколько ни вдумываться в эту проблему, вывод получается только один.
Пугая рабочих призраком буржуазии, хотят приучить их быть слепой, бессознательной массой, получающей лозунги от своих вожаков, приучить их действовать под влиянием толчка исходящего из правящего центра, без малейшей личной инициативы; таким образом надеются подготовить введение диктатуры, которую никто не станет оспаривать, и которая будет навязана всем на следующий день после революции.
Рассчитано хорошо, ибо при такой системе оффициальное правительство могло бы в крайнем случае притвориться покорным, униженным, делать вид, что исполняет только „волю народа”. Казалось бы, не будет надобности ни в полиции, ни в армии, ибо принудительные силы будут добровольно доставлены правительству добрым и всегда великодушным народом.
Все живые силы революции, приученные выполнять без рассуждений приказания, безымянных правящих комитетов, находились бы всецело в руках правительства. Диктатура, обыкновенно жестокая, сделалась бы отеческой и кроткой, но тем не менее существовала бы, хотя и неуловимая, но постоянно возрождающаяся в наших рядах.
Мы должны бороться всеми нашими силами против подобной диктатуры, во сто раз более страшной по своим последствиям, чем все существовавшие до сих пор, ибо народ предписывал бы только то, что ему было бы продиктовано его вожаками, веря, что он сам предписывает свою собственную волю. Всякая мера, применения которой он требовал бы, была бы ему внушена теми, кто в ней нуждается для обуздания народа.
К тому же лица, оторванные от работы в мастерской[4], не могли бы более производить, будучи принуждены отдавать все свое время делам диктатуры, и самим этим фактом превратились бы в предстателей буржуазии.
Первая вещь, которую они должны были бы, по нашему мнению, сделать, приступая к исполнению своих обязанностей, это упразднить самих себя.
На это нам ответят, что занятия делами диктатуры волей товарищей и на пользу всеобщего благосостояния, не будучи материальным трудом, не были бы менее производительными, потому что способствовали бы поддержанию порядка в социальном строе; что производительные способности не ограничиваются выработкою какого-либо предмета, и что ученый, который решает алгебраическую, физическую или психологическую задачу, является таким же производителем, как и тот, кто обрабатывает землю, обтачивает часть машины или выделывает пару сапог. Пусть и они имеют право на участие в распределении продуктов, какова бы ни была форма их деятельности.
Конечно мы знаем, что мозговая работа может быть также производительна, как и ручной труд, и не намереваемся дать преимущество одному перед другим. Всякое проявление человеческой личности полезно развитию человечества, всем должно быть место в обществе, к которому мы стремимся, но мы не согласны с казуистическими рассуждениями сторонников различий. Зачем нам упразднять одну аристократию, и ставить на ее место другую? Разве это нас подвинет вперед?
„Нами будут править равные”, говорят нам. Но ведь они перестанут быть таковыми в тот день, когда им дано будет право нами командовать. И что нам за дело, кто даст предписание, если тот, который их получает, обязан только повиноваться.
В настоящее время гнет, тяготящий над нами, происходит не от кучки хозяев и собственников, живущих нашим трудом. Если теперь нищета так угнетает рабочих, то это не столько вследствие того, что собственность принадлежит немногим лицам, но, в особенности, потому, что эти немногие нуждаются в целой иерархической системе организации, влекущей за собой появление массы бесполезных должностей, которые все подавляют производителя, и ради которых этот последний принужден работать. Что нам за дело до того, что будут переменены названия и способ набирать персонал, если тяжесть останется на наших плечах?
Мы сказали, что если бы народу удалось совершить революцию, завладев частной собственностью, то классы самим фактом будут упразднены, и мы не видим необходимости устанавливать, в видах противодействия их возрождению, какой бы то ни было диктатуры. „Останутся”, говорят нам, „представители буржуазии, которые могут быть опасны новому строю, и существование их вызовет необходимость установления диктатуры”.
Пусть будет так. Установить власть для того, чтобы сделать бессильными тех, кто захотел бы повести общество назад? Отлично. Но ведь, как только эта власть будет установлена, кто помешает ей об'явить войну тем, которые захотят пойти вперед? Кто из призванных к власти, ради преследования лиц, недовольных созданным вами положением, сумеет отличить между этими недовольными тех, кто будет
