Венок из одуванчиков

беспокойство!

– Да ничего! – крикнула бабка вдогонку Яне. – Только траву-то под подушку клади!

– Ага, в следующий раз положу ее под коврик для мыши, на всякий случай, – пробормотала Яна и тут же вспомнила причину своего ночного бдения.

Ей так хотелось обхитрить своего невидимку, не дать ему написать ни строчки. Но Ганс разбудил ее, и она даже забыла заглянуть в главу, которую начала тогда, когда на улице уже светало.

– Эх ты, Ганс… – ласково пожурила собаку Яна. – Не дал мне даже опомниться…

Яна вдруг подумала, что ей совсем не так страшно, как было еще недавно, когда она позвонила Ольге и истерически умоляла подругу приехать. Нечто, находящееся в доме, играло с ней, нечто над ней подтрунивало. Но это нечто уже не вызывало в Яне ничего, кроме игривого возмущения, потому что происходящее начало напоминать игру в кошки-мышки. Где мышкой, кажется, была Яна…

Еще совсем недавно она так надеялась отыскать реалистическое объяснение тому, что происходит в доме, но сейчас ей казалось, что оно никогда не отыщется. А если отыщется, то все произойдет как-то само собой. И вряд ли будет иметь отношение к реальности, сколько бы Яна этого ни хотела. Во всяком случае, утешала себя Яна, чем бы ни было это нечто, возомнившее себя гениальным творцом, оно позволяет ей не чувствовать себя одинокой. Ведь в чем-то Ольга Половцева права – она, конечно, не сова в дупле и не синий чулок, но отшельница. Отшельница, по собственному желанию оторвавшаяся от мира.

Лет в двадцать подобные рассуждения привели бы Яну к мысли, что все это до крайности романтично. А теперь, в тридцать с хвостиком – впрочем, Яне всегда представлялось ужасно пошлым скрывать свой возраст, и она честно признавалась в том, что ей уже тридцать три, чему, правда, никто не верил, – она могла лишь горько улыбнуться и утешить себя мыслью, что внешний мир все-таки есть. Есть и баба Зоя, и бомж Леня, и продавщица в деревенской палатке, которую местные гордо именуют магазином…

Позавтракав подгоревшей яичницей, Яна прочитала очередное творение своего невидимого антиавтора. Он начал писать дневник, в который Яна привнесла всего несколько строчек:

«Меня зовут Элизабет. Элизабет Маккримонс. И я пишу этот дневник вовсе не для того, чтобы зачитывать из него романтические отрывки своим подругам на светском рауте… (далее следовало продолжение, к которому Яна, естественно, не имела ни малейшего отношения) …в чем нет ничего удивительного, поскольку, узнай мои подруги, какую жизнь я веду за пределами мрачных стен своего родового поместья, они объявили бы меня в лучшем случае сумасшедшей, а в худшем – порочной женщиной, чьи щеки не заливает краска стыда, когда она признается в том, что в ее кругах называют грехом и развратом… И я втихомолку, когда меня не видят все те, кто осудил бы мое поведение, смеюсь над всеми ими, потому как не имею причин сомневаться в том, что с их выхолощенными представлениями о жизни им никогда не узнать того, что знаю я…

Однако, сударь или сударыня, мой потомок, что листает сейчас эти испещренные письменами страницы, я хочу рассказать тебе все, что случилось со мной за мою короткую, но оттого не менее бурную юность и молодость…

Все началось с поцелуя садовника, да, вы не ослышались, сударь или сударыня, именно садовника, чей поцелуй разбудил во мне тот неугасаемый трепет, то желание, о коем юная девушка в тринадцать лет от роду не имеет ни малейшего представления…»

То, что на семи страницах описывалось далее, заставило Яну, пусть не видавшую виды, но все же читывавшую литературу подобного толка, не только смутиться, но и покраснеть. Из невинной, скромной девицы, отнюдь не дерзкой соблазнительницы, о которых ходили слухи в роде Маккримонсов, Янин антиавтор пытался сделать настоящего Казанову в юбке.

В тринадцать лет эта особа лишилась девственности – что подробнейшим образом расписывалось аж на трех страницах. В пятнадцать она имела уже троих любовников, которые посещали ее, сменяясь ночь за ночью. В шестнадцать она познала любовь падшей женщины, после чего не погнушалась и любовью двоих мужчин одновременно. Возможно, все было бы не так страшно, но антиавтор прописывал каждую сцену в таких дотошных и живых подробностях, каких Яна никогда бы не позволила себе, а уж тем более в означенном романе.

Правда, Яна не могла не согласиться с тем, что это было сделано красиво, образно и небанально. Но слишком, слишком уж по-мужски живо и натуралистично. «Шейх», «гарем» и «лепестки роз» блекли в сравнении с тем, что описывал невидимка. Детские забавы кончились, и теперь он решил показать Яне все мастерство, на которое способен.

Это мужчина, мелькнула мысль у Яны. Раньше она не задумывалась над полом своего антиавтора, но теперь почему-то вдруг отчетливо осознала, что писал мужчина. Этот бесцеремонно-страстный тон, эта жаркая, удушливая атмосфера ночей втроем и порочных связей не могли принадлежать женщине. Яна каждой клеточкой тела чувствовала: это мужчина. И она с удивлением почувствовала, – а может быть, Ольга оказалась права не только в том, что Яна добровольно обрекла себя на заточение, но и кое в чем другом – что все эти клеточки до крайности взбудоражены и возбуждены чтением пылких признаний Анниной прабабки, внезапно оказавшейся «порочной женщиной».

Не желая испытывать себя на прочность, Яна удалила «бесценный шедевр» и принялась писать дневник заново. В любом случае роман подходил к своему логическому завершению, то есть финалу, и тот, кто вносил в него свою лепту, вряд ли смог бы что-то изменить.

Глава 8

Яна едет в редакцию. – Михаил Викентьевич и эротика в твердом переплете. – Война с ветряными мельницами. – Проделки соавтора и то, как они отражаются на Яниной карьере. – О том, как Яна встретила Маньяка и решила, что сошла с ума. – О любителе виски и шотландских женщин

Ольга позвонила накануне Яниной поездки в редакцию и до удивления настойчиво напрашивалась к ней в гости.

– Да что ты спрашиваешь, конечно, приезжай, – обрадовалась Яна. – Я уже закончила «Женщин из рода Маккримонсов», так что можно посвятить денек безделью и болтовне.

– Это ты мой приезд так называешь? – обиженно поинтересовалась Ольга.

– Не цепляйся к словам. Я очень хочу тебя видеть.

– Но я буду… не одна, – многозначительно сообщила Ольга.

– Конечно, приезжайте с Катей. И по ней я тоже соскучилась.

– Но я буду не с Катей… – Ольга снова многозначительно замолчала.

– А с кем? – удивленно спросила Яна.

– Сюрприз…

– Оль, давай без сюрпризов. Ты же знаешь, я их боюсь…

– Ясь, а выдергивать меня в годовщину ты не боялась?

– Ладно, забыли. Приезжай с кем хочешь, – сдалась Яна. – Когда тебя ждать?

– На выходных. В субботу или в воскресенье. В общем, я позвоню.

– Нет уж, лучше я позвоню.

– Может, ты все-таки купишь телефон?

– Обойдусь. И этот работает.

– Ага, только без экрана. Придется мне подарить тебе новый мобильник.

– Оль, это шантаж! – возмутилась Яна. – Даже не думай, мне и со стареньким нормально.

– Ага, только фиг дозвонишься с твоим «нормально». Знаешь же, что меня бесит, когда ты не берешь трубку.

– Знаю, но…

– Не «но», а коровья лепешка.

– Ладно, поеду в «Нишу» и заодно куплю себе телефон, – проворчала Яна.

– Эх, Яна, головушка пьяна…

Яне не нужно было находиться рядом с Ольгой, чтобы увидеть, как подруга укоризненно качает головой.

– И всегда-то тебя нужно упрашивать… Решив испробовать чудодейственное средство бабы Зои – в магию Яна не верила, зато не сомневалась в лечебных свойствах трав, – она положила букетик, перевязанный атласом, под подушку и действительно великолепно выспалась.