Глава 8
Колбасный сейф
— То, что слышали! — ухмыльнулся Батон, — Мы с Толяном дружим еще со школы: квартиры наши в одном подъезде, с шестого класса — за одной партой, в восьмом — втрескались в одну и ту же девчонку и почистили друг другу зубы кулаками. Но она нас быстро примирила: из девятого класса прямиком выскочила замуж за представителя французской фирмы и укатила во Францию! Тогда мы переключились на футбол и по выходе из школы имели каждый по кандидату в мастера спорта, а Толик — в придачу еще и варикозное расширение вен на левой ноге. Ну, я после ушел в штангисты: очень мне «качки» пришлись по душе, а Толик пошел слесарить в таксопарк и через несколько лет сел за баранку. Я к тому времени уже выступал за сборную края — соревнования, олимпиады, поездки по России… Один раз даже в Румынии побывал. За всеми этими хлопотами было уже, конечно, не до шастанья по дискотекам и чужим садам да огородам, но встречались частенько — за бутылочкой «сухаря» в каком-нибудь уютном кафе. А потом ему и вовсе не до меня стало: появилась эта длинноногая Янка, не то польская русачка, не то обрусевшая полячка, но красивая, зараза! А познакомились они классно… Рассказать? — обернулся Батон к Шнифту. Тот кивнул — валяй, мол!
— Это случилось, опять же, вечером. Я «качался» с товарищами по команде в нашем клубе перед ответственным выступлением в Минске, а Толик развозил пассажиров по всяким злачным местам города: пятница была, и многих съедал соблазн «оттянуться» перед выходными. У него этот день считался шабашным: клиенты платили, глядя не на счетчик, а на сотрудниц, которых «сняли» в конце укороченного рабочего дня. А может, рисовались перед ними! В общем, проезжал Толик мимо одной престижной кафешки, вдруг из нее вываливается компания: двое грузин под ручки тянут симпатичную длинноногую девчонку — пьяную вдрабадан, — а она, хоть и упирается, но довольно-таки безвольно: куда ей против двух здоровых мужиков! Увидали эти грузины тачку и машут Толику: давай, мол, шеф, подгребай! Тот подъехал. Запихнули они девицу на заднее сиденье и суют ему сто штук — кати за город, на природу! А та дурочка — пьянь- пьянью, но когда услышала про «природу», забрыкалась, что твоя скаковая лошадь перед стартом.
Толик и говорит тем грузинам: нехорошо девушку против ее воли тащить в кусты! А те смеются: какие кусты, дорогой! Мы ее за город на дачу отвезем — пусть проспится. а то муж дома заругает! А один из них еще одним стольником пытается ему пасть заткнуть — вези, мол, твои бабки — наша деваха! А эта деваха в салоне вообще дошла: бормочет что-то несуразное, руки и ноги обмякли, — в общем, почти в отключке. Взял Толян этот стольник и говорит им: спасибо, ребятки, домчу, куда прикажете, но сперва заедем ко мне домой — масла в двигатель надо подлить, — и показывает на приборную доску. А у него датчик масла барахлил — лампочка красная постоянно горела. Ну, те и поверили: давай, говорят, только по-быстрому. Здорово уверовали в силу своих кошельков! Толян их подвез прямиком к нашему клубу. Влетает белый как простыня: «Ребята, там двое „черных“ нашу девчонку собираются насиловать!» Вся команда выскочила, и к такси. Те двое, видя, в какое «масло» влезли, повытаскивали шпалеры. Зря, конечно: им потом месяца четыре переломы залечивали. В общем, их «скорая» забрала, а пистолеты мы в милицию сдали — чин чинарем! А потом смотрим — девчонке тоже больничка не помешает: глаза стекленеть начали, и пульс еле прощупывается. Как потом узнали — клофелину ей эти сволочи в шампанское капнули. Толик оставил ее там, оставил и свой адрес, а сумочку шикарную, с которой ее в машину затащили, с собой забрал: в больнице тоже всякие казусы случаются!..
Через полмесяца только Янка пришла к нему домой — за сумочкой, а заодно, поблагодарить: еле отходили ее тогда в реанимационке. И еще поинтересовалась, кто это ей передачи подбрасывал: конфеты там, апельсины-мандарины всякие… Толик сделал, конечно, непонимающую рожу… Короче, хорошие у них отношения наладились — любовные, можно сказать. Я уже шикарный костюмчик себе к их свадьбе присмотрел: кто же, кроме меня, дружком будет, — и вдруг — шлеп все к едрене фене! — Толика сажают! За ту самую историю, которую он мне и Янке рассказал сразу же на другое утро, опустив, естественно, одну подробность! А тут — на тебе! — труп в зеленом чемодане — знаете, наверное, это кино про Фантомаса. Ну ясно же, что эти козлы взяли тачку, подвезли на ней ювелира ночью к фирме, тот отключил сигнализацию и набрал чемодан красивых побрякушек. После этого они его хлопнули, загрузили в Толиков багажник и, пока милиция искала ювелира, спокойно смотались… да с таким капиталом и за рубеж не страшно! Нам-то с Янкой ясно, а вот остальным нет: по всему выходило — улики против Толика! Да и какому УГРО хочется заиметь такого «висяка»? Вот и влупили ему на всю катушку!
Янка ревела — страсть! Даже рвалась за ним на зону, вроде жены декабриста! Клялась, конечно, в верности, ну, не до самого гроба, но до скончания срока — это точно! А письма в лагерь ему слала такие, что даже видавшие виды цензоры из зоны по ночам ворочались с боку на бок и тяжко вздыхали! Потом поутихла, а когда я после трехмесячных скитаний со штангой по России вернулся домой, не отвечала даже на телефонные звонки: услышав мой голос, бросала трубку. Интересное кино. Тогда я беру тачку напрокат и подкатываю к ее квартире.
Звоню в дверь — выходит: с растрепанной прической и в халате «на голяк». Как увидела, кого ей Бог послал в это утро, тут же — шасть назад в дверь — хотела захлопнуть! Ну, я ее отодвинул вместе с дверью, вхожу в квартиру, а она орет сзади: уходи, мол, Лешка, а то хуже будет! А что могло быть хуже той картины, которую я увидел: валяется в спальне на кровати один из тех грузинов, которые ее тогда клофелинчиком облагодетельствовали, и кушает виноград с блюдечка. Прямо в кровати, пропадло!
Что ж ты, говорю, стервозина, делаешь? Человек, который твою честь защитил и от явной смерти уберег, чалится на нарах, а ты пересылаешь ему мемуары вашей с этим хмырем постельной жизни, выдавая их за свою любовь? А она мне в ответ: с кем хочу, с тем и живу, а ты пошел вон с моей территории! Слышу — сзади клацнуло. Оборачиваюсь, а это мурло грузинской национальности ножичек выбросной мне под ребро нацеливает. Вот тут уж я отвязался: он у меня по спальне летал, как футбольный мячик — даром, что ли, кандидата в мастера мне в свое время присвоили? Под конец я его вышвырнул в окно спальни вместе с рамой, по-моему, и повернулся к Янке, чтобы повторить такую же процедуру с ней. Она, видимо, это враз просекла — вдруг заорала, расцарапала себе щеки, грудь и бросилась из квартиры, вопя: «Насилуют! Насилуют!» Ну, вы знаете: ноль два набирается очень быстро… Через час я сидел в СИЗО, а через три месяца встретился с Толиком на зоне строгого режима!
— А грузин — как же? — поинтересовалась Лина. — Не разбился?
— А чего ему разбиваться? — пожал могучими плечами Батон. — Из окна первого этажа да на клумбу! Вот смыться он смылся, так что за якобы изнасилование пришлось отвечать мне одному!
После этого все посмотрели на Айса, он сидел сразу же за Батоном.
— Ребята, можно, я буду последним: мой рассказ самый длинный?
— Валяй! — от имени всех великодушно разрешил Шнифт, — Болт, колись!
Тот не заставил себя долго упрашивать.
— Работал я, мужички, в обыкновенном колхозе, недалеко отсюда — это АО нынешнее, которому мы хату мою задвинули, — объяснил он. — Ну, что такое колхоз, вы себе, наверное, представляете: скот, навоз, пшеница, семечки и кукуруза. Придешь с работы — дома то же: скот, навоз и огород.
Гулянки, конечно, с размахом, но редко: свадьбы там, проводы в армию, похороны-крестины… В общем — жизнь трудовая, перспективы — никакой. Ну, к пенсии, может, выбьешься в бригадиры полеводческой бригады или в члены комиссии рабочего контроля. Я это к чему веду: мира остального из колхоза не видно — сплошное черно-белое кино. В то лето пахал я со своим «Колосом» на уборке пшеницы как папа Карло — две недели без просыпу не вылазил из-за штурвала. И урожай был отменный — по тридцать пять центнеров с гектара вкруговую вышло. Правление на радостях мне в День урожая к премии путевку в санаторий подбросило — в Небуг, на побережье. Мать мне, ясное дело, самую лучшую одежду собрала, жратвы нашей, крестьянской, напихала два чемодана: как же, почти на месяц сынок убывает… Денег, правда, немного дала: деньги на селе ценятся дороже жратвы, которая под ногами гуляет.
Приехал я в первый раз на море — мать моя! — столько соленой ласковой воды, высокого неба и жаркого солнца на одного, на целый месяц — это же роскошь неописуемая! Может быть, и дома всего этого в избытке — кроме соли в воде, — но не замечаешь, потому как права крестьянская поговорка: «За делами
