некогда в гору глянуть». А здесь от ничегонеделания все сразу наружу выпячивается… Так вот, сразу по приезде — мне номер одноместный: видимо, от путевочки моей какой-то шишкарь из нашего колхоза отказался по не зависящим от него обстоятельствам. Телевизор, душ, санузел и телефон в одном месте, сразу после нашей свиноводческой фермы, — поневоле обалдеешь! Ну, я пораспихивал свои чемоданы: один — в шкаф, другой — под кровать, едой забил холодильник, и бегом на пляж! Прихожу оттуда под вечер уже, весь красный, как задница у шимпанзе: сгорел с непривычки, — слышу: в соседнем трехместном номере шум, грохот, тары-бары разные. Выхожу в коридор, а это соседи вселяются, какой-то крупный, видимо, начальник приехал: ему огромный телевизор втаскивают, пару видиков к нему, и сейф несгораемый — здоровенный такой, как шкаф! Вот этот-то сейф они с водителем и не могут в дверь протолкнуть. А рядом стоят две особи женского пола: одна молоденькая совсем — лет девятнадцати, а второй уже под пятьдесят, в очках. Увидел меня этот шеф-директор и обрадовался, как вновь объявившемуся родственнику. Попросил помочь затащить железяку эту. Ему, мол, нельзя, сердце барахлит. Ну, конечно, на вид больше пятидесяти, пузон мотню прикрывает — где ж ему с такой работой справиться! А мы, колхозники, — народ привычный. Сбегал я во двор, нашел пару чурочек круглых, и через пятнадцать минут эта громадина мирно покоилась в углу. Тут мне все — «спасибо», «спасибо»: познакомились, как соседи с соседями. И вправду, он оказался директором крупного предприятия по разведению пушных зверей. А с ним приехали его секретарша и главбух. Ну, естественно, сразу понял, кто есть кто: в секретарши пятидесятилетних не берут почему-то современные начальнички! Интересуюсь — на кой ему хрен телевизор, когда в номере свой есть. А он мне: один пусть в прихожей стоит, то есть в холле, а второй у меня в спальне будет — я так привык!
Ну, я понял, приколы ведь разные бывают, у нашего зампреда биде в спальню подведено — и ничего, как так и надо! Короче — каждый дуреет по-своему. Но вот зачем сейф на море с собой переть — этого я в толк никак не мог взять, поэтому пришлось спрашивать по новой. Так этот Константин Степанович мне и объяснил: приехали они-де на два месяца, а в этом сейфе и денежки, и запас пойла иномарочного будет храниться, ну и еще кое-что из непортящихся продуктов: икра, понятно не кабачковая, и всякие консервированные продукты не для всякого гражданина России.
А если бомбанут сейф ваш, спрашиваю. Он смеется: два замка германских, гарантированных! Ну, я- то, пока эту хреновину помогал затаскивать, посмотрел: ничего там гарантированного, я в колхозе такие амбарные замки гвоздем уговаривал запросто! Но скромно промолчал и пошел к себе в номер, унося с собой их «спасибо».
Оказывается, этим дело не закончилось: вечерком, после обустройства уже, заваливает он ко мне с бутылкой рома какого-то и предлагает раздавить его в честь знакомства. Ну, я, как хозяин, — полхолодильника на стол для закуси. А он, как увидел все эти копчености-варености-соления, что мне мама с собой напихала, срывается с места и спрашивает разрешения пригласить своих сотрудниц, чтобы не вести их, наверное, в ресторан. У нас на Кубани в еде никогда никому не отказывали — зовите, говорю, конечно! Вот так мы вечерок и просидели с Константином Степанычем, его секретаршей Ирочкой и главбухом Ниной Павловной за бутылкой рома. Потом еще он видик пригласил смотреть, но я отказался: время позднее, все с дороги, да и шкура у меня, солнышком пережаренная, допекала несусветно! Ушли они в свой трехместный. А утром заявляются в мой номер снова втроем, с такой же бутылкой: перед пляжем, говорят, для сугреву! Позавтракали, конечно, что Бог послал из моего холодильника, пошли купаться и загорать.
Секретарша Ирочка, как увидела мой индейский загар, сразу же принялась ойкать, потом притащила какой-то мазуты и принялась меня ею обмазывать, как хозяйки обмазывают утку, прежде чем засунуть ее в духовку. Но недолго — домазывала меня Нина Павловна, а Ирочку шеф поволок в воду и принялся там подныривать под нее, как борзый тюлень. Ну, понятно, для чего он ее привез, а вот для чего главбуха? Как приложение к сейфу, что ли?
Когда я спросил об этом Нину Павловну, она вдруг стушевалась и заплакала. Оказывается — жена она этого Константина Сергеича, вполне законная. Но уже нелюбимая — потому как постарела. А мужу, чем круче он становился и чем больше набирал годков, нужнее становились молоденькие, чтобы кровь, наверное, разгонять. Ну, это бы, может, еще ничего — седина в бороду — бес в ребро, как говорят, — но жадный стал — до ужаса. Шиковать любит, но исключительно за чужой счет. Дошел до того, что для деликатесов сейф специальный завел, достает оттуда только в исключительных случаях. Нину Павловну он взял только лишь для того, чтобы не подмочить карьеры: сплетни — злая штука! А для отдыха прихватил Ирочку.
Слушал я и диву давался: при жене трахать любовницу — это надо суметь так устроиться.
— А развод? — спросил ее.
— А куда я от роскоши без копейки уйду: у него ведь все судьи и прокуроры если не в сватьях, то в кумовьях ходят — выгонит, в чем проснусь!
Тоже верно — от такого придурка и поступков умных не жди! Поплакалась она мне вот так и ушла плескаться возле бережка, а я, тоже с расстройства, вернулся к себе в номер почитать, благо боевичков с собой набрал — на весь месяц хватит!
Однако вечером Константин Степанович вновь не дал мне скучать: очередная его бутылка и моя очередная порция закуси на четверых, вернее — хороший ужин. Я, вообще-то, по натуре человек не жадный, даже наоборот, но этим вечером, выгребая из холодильника предпоследние припасы, внутренне содрогнулся: у меня где-то в подсознании мелькнуло преступное желание, чтобы этот хапуга подавился маминым деликатесом — запеченным окороком. Хрен там — как за себя кинул!
Вот когда я понял, что соседка по нашей улице в колхозе зря на меня наговаривала, заявив матери, что я глазливый: у нее маленькие цыплята повыдохли, наклевавшись в ее же огороде молодой рассады капусты, побрызганной раствором медного купороса. Если б был глазливый, этого б козла давно в реанимацию увезли, а так он мой окорок целиком в свое брюхо вместил, запив его литровой банкой сметаны — из моего же холодильника. После этого добродушно заявил:
— Ну, видик, я знаю, ты не любишь смотреть, поэтому больше и навязываться с ним не буду! А вот бутылочкой побаловать завтра с утра — это пожалуйста! Пошли, птички мои, бай-бай!
И утащил свое французское, или как там его, семейство в соседний номер. За ужин меня поблагодарила еле слышно Нина Павловна.
Оставшись один, зашвырнул книжку и принялся подсчитывать, на сколько мне еще хватит припасов, если я утром замкнусь изнутри и объявлю, что заболел гриппом. Не полезет же он за один стол с заразным человеком!
Даже при самом строгом режиме экономии, еды должно было хватить на неделю. Что ж, придется переходить на скудный санаторный рацион, рассчитанный разве что на дистрофиков, как я понял, всего один раз побывав на обеде. Значит — две с половиной последующих недели сижу на диете! Ну и ладно, дома отожрусь!.. От всех этих мыслей так распухла голова, что я открыл двери на совмещенную с соседями лоджию — дабы проветрить комнату. Затем вышел наружу, закурил и, услышав голоса, доносившиеся из соседнего номера, невольно прислушался.
— Костя, отстань от человека! — говорила Нина Павловна. — У тебя сейф забит деликатесами и деньгами, ну на что тебе припасы парня, которому еще месяц жить в этом санатории?
— А нам еще почти два месяца жить здесь! — тут же подловил ее Константин Степаныч, — Чего ж зря свои продукты и деньги расходовать, коли этот дурень все, что нужно, мечет на стол с такой готовностью? К тому же, я с пустыми руками к нему не хожу!
— Да тебе же эти бутылки даром достались — на взятку подсунули!
— Цыц! — грозно рявкнул на жену директор предприятия, — Это не взятки, а презенты, так сказать! И, если уж на то пошло, я этими самыми взятками кормлю и тебя, и твое любимое чадо в институте подкармливаю! Да и Ирочку не забываю! Так или не так?
— Спасибо большое, Константин Степанович! — послышался ее голос.
— То-то! Не то гляди — ты у меня полтора лимона в месяц получаешь не за то, что демонстрируешь зубы посетителям, а за… знаешь, за что?
— Знаю, Константин Степанович! — обреченно ответила Ирочка.
— Людей бы постыдился! — голос Нины Павловны предательски задрожал, — И так уже в глаза тычут твоими половыми похождениями!
— А ты прикрой глаза! И уши прикрой! — посоветовал ей муж, — Иначе ведь знаешь, что я могу сделать? Тебя и твою дочечку, удочеренную мной, кстати, по твоей настоятельной просьбе, — на улицу в
