офисы появились в штатах Вирджиния, Массачусетс, Луизиана. Кроме того, открылись филиалы «Рэнд Корпорейшн» и в Бельгии (Брюссель), и в Великобритании (Кембридж). В 60-е годы ученые «Рэнд» концентрируют свои усилия на проблеме ядерной войны. В результате оказалось, что подобная наука куда эффективнее работает на глобальную политику, чем партийные съезды.
В середине XX столетия стали заметны институты, вышедшие из корпорации «Рэнд». Например, созданный в июле 1961 г. Гудзоновский институт (Hudson Institute) и созданный в 1968 г. Институт будущего. (Institute for the Future). Главной чертой работы этих «фабрик мысли» стало производство глобальных идеологий, футурологических работ, основанных на долгосрочном глобальном прогнозировании. Эти институты разрабатывает прогнозы и алгоритмы поведения для деловых и государственных кругов. Под эгидой этих институтов работает целый ряд консалтинговых программ, к примеру, такие либеральные фабрики мысли, как Американский институт предпринимательства (American Enterprise Institute), Центр стратегических и международных исследований при университете Джорджтаун (the Center for Strategic and International Studies at Georgetown University), Брукингский институт (Brookings Institution), Фонд наследия (Heritage Foundation), Институт урбанжлики (Urban Institute), Массачусетский институт нового сообщества (The Massachusetts Institute for a New Commonwealth — MassINC), Институт Манхэттена (Manhattan Institute), Институт Аллегени (Allegheny Institute, город Питсбург).
Самыми известными официальными представителями этой плеяды в Советском Союзе с открытием «железного занавеса» в эпоху «перестройки» стали Гарвард, Стэнфорд и «фу-турологические институты» — Римский клуб, Институт будущего, Гудзоновский институт. В середине 80-х, а это были годы правления М. Тэтчер, Р. Рейгана и М. Горбачева, «фабрики мысли» хором заявили о возникновении со стороны стран соцлагеря «глобальной коммунистической угрозы фундаментальным ценностям американского и западноевропейского общества». По всему либеральному миру, включая США и Великобританию, преобладала политика государственного вмешательства. «Рэнд Корпорейшн» и другие «фабрики мысли» объявили открытую войну лагерю коммунизма, выступая «как адвокаты рынка, демократии и индивидуальной свободы».
На территорию ялтинского дома отдыха для номенклатурных работников автобус въехал уже в сумерках. Жирный полумесяц, похожий на ломоть сливочного сыра, поднялся на горизонте, окруженный плеядой созвездий. С моря повеяло ночной прохладой. Роберт с полуулыбкой на лице, проводил Ирис к воротам дома отдыха.
— Сегодня в Союз прилетела американка Саманта Смит, — рассеянно объявил Роберт. — На днях она будет здесь, в Ялте. Чтобы отдохнуть в «Артеке».
— Да, я слышала, — Ирис бросила высокомерный взгляд на своего нового знакомого.
— Не хотите познакомиться с Самантой? Написать репортаж…
— Шутите?
— Вовсе нет. Вы ведь журналист, а журналистика — это искусство невозможного. Я организую вам встречу с Самантой. Если хотите, конечно.
Ирис презрительно фыркнула, мол, знаем мы таких болтунов, наобещают с три короба и не выполнят даже десятой доли обещанного.
— В каком номере вы остановились?
— Не все ли равно…
— Я зайду за вами, и мы поедем в «Артек».
— Ладно. Запишите. Или запомните!
— Я запомню! — Роберт галантно поцеловал Ирис на прощание руку и растворился в темноте ночи.
От экспрессивного рассказа Ирис об экскурсии на водопад Джур-Джур и загадочном кавалере Игорь Волгин схватился за голову.
— Ему понравилась Ниагара? Неплохой вкус. И врать красиво умеет.
— Роберт не врет! — Ирис обиженно надула губы. — Он видный ученый, социолог. Очень умный. Он знает, например, что американский президент Рейган по паспорту вовсе не Рейган, а Риган. Ему политтехнологи немного подправили фамилию, так как «Рей-ган» означает «лучевое оружие». Очень удобно для выборной президентской кампании. И для программы «Звездных войн».
— Хм. Любопытно. — Игорь Волгин исподлобья взглянул на дочь и подпер подбородок рукой. — Что тебе еще сказал твой новый знакомый?
Ирис рассказала про «Рэнд Корпорейшн», «теорию игр» и странного математика, лауреата Нобелевской премии, Джона Нэша. Чем больше она говорила, тем сильнее проступало беспокойство на лице ее родителей. «Час от часу не легче! — нарушила затянувшееся молчание Ольга. — Где ты только таких женихов находишь, Ириска? Мало нам было твоего диссидента-рифмоплета! Мало было авантюры, закончившейся тюрьмой и отчислением из университета. Но нет! Нормальные парни нам скучны и неинтересны. И вот теперь откуда-то возник этот супермен… Видимо, настоящий разведчик?»
Ирис пожала плечами, мол, что поделаешь, судьба такая. Волгин вздохнул и, надев прямо на босые ноги сандалии, направился к двери. «Куплю бутылку минеральной воды. В горле пересохло!» — объявил он. Но на самом деле он пошел не в бар, открытый допоздна, а к администратору и попросил его срочно по межгороду соединить с Москвой. Администратор понимающе кивнула и набрала нужный номер. В трубке послышались длинные гудки и вскоре знакомый голос Петра Кирпичина.
— Привет, Игорек. Рад тебя слышать. Как отдых?
— Спасибо, нормально, — буркнул Волгин. — У меня к тебе, Петя, есть просьба. Ты не мог бы перепроверить по рабочим архивам, какой была паспортная фамилия Рейгана, до того как он стал президентом? Мне тут знающие люди сказали, что он был вовсе не Рейган а Риган…
— Вот как? Не слышал, — в голосе чекиста Кирпичина послышалось недоумение и напряженность. — Ладно, попробую. Насколько срочно тебе это надо?
— Чем скорее, тем лучше. Но это еще не все. Мне нужна информация по «теории игры» в математике и досье на Джона Форбса Нэша.
— Как ты сказал?
— Джон Форбс Нэш. Весьма загадочная персона. Это — американский математик, Нобелевский лауреат по экономике и одновременно — больной шизофренией. Меня интересует его причастность к «Рэнд Корпорейшн».
— Игорек, ты выпил?..
Крупный серый гравий похрустывал под каблуками. Ирис Волгина в легком платье из «лимонного» шелка, открывавшего ее изящные икры, и широкополой ажурной шляпе из золотистой соломки с бордовым цветком из лебяжьего пера была великолепна. На плече небрежно болталась сумочка с узором из ракушек- каури. Вопреки протестам родителей строптивая девушка продолжала общаться со странным молодым человеком по имени Роберт. Вход в ялтинский дельфинарий забаррикадировала очередь к билетным кассам. «Хорошо, что я купил билеты заранее!» — удовлетворенно объявил Роберт и жестом пригласил Ирис следовать за ним. Билетерша с пониманием дела надорвала входные билеты. Ирис и Роберт поднялись по протяжно звеневшим металлическим ступенькам амфитеатра дельфинария и заняли свои места.
— Значит, Роберт, вы — этолог и изучаете в социологии поведение человека, ориентируясь на братьев наших меньших?
— Да. Я отчасти — этолог, отчасти — бихевиорист. Это близко к европейской школе психологии. Может, слышали такое слово, «бихевиоризм», от английского behavior, то есть поведение. Ученые бихевиористы убеждены, что любая человеческая реакция просчитывается так же, как и условные рефлексы у дрессированных животных. Собак, слонов, дельфинов…
Ирис отрицательно покачала головой, ничего подобного она не слышала, и бросила рассеянный взгляд на зеркальную гладь воды, куда вот-вот должны были выплыть дельфины.
— Но знаете, Ирис, нынешние психологи и социологи Америку не открыли. То, о чем они говорят, близко к учению Дарвина «Происхождение видов». К его теории естественного отбора, в котором выживает
