повалился на землю, но град ударов не прекратился. Лицо, волосы, шея и руки Евгения Александровича были в крови. Нагайка била хлестко… Наконец комиссар остановился, но вовсе не затем, чтобы перевести дух. Он выглядел бодрым и неуставшим. Казалось, упражнения с нагайкой взбодрили его, влили в его бледное тело очередную порцию жизненной силы.
– Ну? – спокойно поинтересовался он. – Теперь вы расскажете мне о своих друзьях? Или предпочитаете молчать?
– Господи, – заплакал бывший учитель. – Я ничего… ничего не знаю…
Глазнек внимательно посмотрел на Миронова и вдруг спросил:
– Вы когда-нибудь слышали, как с людей снимают перчатки?
– Что?.. Перчатки?
– Это очень просто, но в то же время эффективно. Сначала в котелке кипятят воду. Потом руки пленника опускают в кипящую воду. Кожа на руках начинает…
– Хватит! – простонал Евгений Александрович. – Ради бога, хватит!
– Да, – неожиданно согласился комиссар. – В самом деле, зачем рассказывать вам теорию, если можно ознакомить вас с практикой? Товарищ Чепурнов! – позвал он.
– Я тут! – ответил невысокий кряжистый человек в такой же, как и у комиссара, кожаной фуражке, подходя ближе к костру.
– Поставьте на огонь котелок с водой.
– Зачем?
– Поставьте!
– Сделаем.
Кряжистый повернулся, чтоб идти, но комиссару, видимо, пришла в голову новая идея.
– Хотя нет… – сказал он. – Лучше свяжите этого упрямца и подвесьте к дереву. И позовите ко мне Свиридова. Надеюсь, он еще не разучился работать палкой. Да, и одолжите ему свой черкесский нож – авось пригодится.
– Ножом я бы и сам мог, – сказал Чепурнов.
Комиссар покачал головой.
– Нет. У вас он со второго удара дух испустит. Тут нужен настоящий мастер. Давайте, товарищи, займитесь. Мне надо, чтобы через пятнадцать минут он мне на все вопросы ответил и еще умолял бы его выслушать.
– Сделаем, – снова пообещал Чепурнов.
Он взял плачущего и постанывающего Евгения Александровича за плечи и рывком поднял с бревна, а комиссар Глазнек отошел в темень и закурил.
Солнце палило нестерпимо, совсем не по-осеннему. Роса с пожухлой травы совершенно испарилась. Кострище из черных обугленных палок и каких-то несгоревших тряпок выглядело жалко и наводило на мысли о пожаре и разорении.
Артист наклонился и поднял с земли разбитые круглые очки. Показал их Алеше и сказал:
– Он был здесь.
Алеша взял очки, но тут же выронил их. Посмотрел на артиста испуганно и тихо проговорил:
– Это что же? На них кровь?
– Да, – ответил артист и добавил: – Похоже, его сильно избили. Или даже пытали.
– Как пытали? – холодея от ужаса, прошептал Алеша.
– Обыкновенно. Видите эти пятна на траве? Это кровь. Отсюда его тащили… – Артист проследил взглядом по траве примятый след. – Вон к тому дереву. – Он показал пальцем в сторону старого дуба, росшего почти на самом краю обрыва.
Алеша немного постоял, словно собирался с духом, затем нерешительно направился к дубу. Спокойный артист и молчаливый, растерянный Пирогов поплелись за ним. Они подошли к дубу. Алеша посмотрел на толстые ветви, на пятна крови под дубом и тихо спросил:
– Что было потом?
– Потом? – Артист испытующе посмотрел на Алешу. – Вы точно хотите это знать?
– Да.
– Судя по всему… его сбросили с обрыва в реку.
Алеша пристально посмотрел на артиста, словно отказывался верить в такую жестокость, затем шагнул к краю обрыва и вгляделся в воду.
– Здесь быстрое течение, – сказал, медленно подходя, артист. – Его наверняка отнесло. Если только они не привязали к его ногам камень. В любом случае искать не имеет смысла.
– Он умер?
– А вы как думаете?!
Подошел хмурый и встрепанный Пирогов.
– Алеша, идальго прав, – пробасил он виновато, но в то же время настойчиво. – Мы не сможем его найти. К тому же здесь небезопасно. Его мучители могут быть где-то рядом.
Алеша вытер грязным кулаком сухие, блестящие глаза. Повернулся и резко спросил:
– Зачем они его пытали?
– Кто знает? – пожал плечами артист. – Может, расспрашивали о нас. Мы ведь с вами беглые преступники. А может, просто куражились.
– Как это – куражились? – с ужасом спросил Алеша.
– Просто. Выпили горилки и…
– Помолчите, идальго, – оборвал его Пирогов. Он обнял Алешу за плечи и мягко сказал: – Идемте, мой друг. Мы ничем уже не сможем ему помочь. Идемте.
Они медленно побрели к телеге. Поравнявшись с телегой, Пирогов обернулся к артисту и вдруг сказал:
– Зря вы велели потушить костер.
– Вот как? – Артист дернул уголком рта. – Кажется, это вы пытались прикрыть пламя своим роскошным опереточным камзолом.
– Я понял всю бесполезность этой затеи и оставил костер в покое. А вы…
– Перестаньте, господа, – попросил Алеша.
Пирогов замолчал. Но молчал он недолго. Покосившись на артиста и заметив, что тот усмехается в усы, Пирогов налился кровью и презрительно проговорил:
– Давно хотел вам сказать, господин итальянец, не так уж вы и сильны. Вся ваша сила в ножичках да в этом вашем пистолетике. Без них вы ничто. Зеро. Абсолютный нуль.
– Вы в самом деле так думаете? – спокойно осведомился артист.
Пирогов не удостоил его ответом, лишь сплюнул себе под ноги. Артист и на этот раз остался невозмутим, но его губы слегка побелели, а на щеках проступили пятна румянца.
– Вот что, Пирогов, – спокойно и устрашающе внятно проговорил артист, – вы сейчас же заберете свои слова обратно.
– Я? Обратно? – Пирогов усмехнулся и проговорил, сощурив глаза: – А жирно вам не будет, господин циркач?
На этот раз гневная бледность тронула и щеки артиста.
– Сейчас я покажу вам пару фокусов без ножей и пистолетов, – сказал он.
– Сделайте милость! – ответил Пирогов.
Артист снял с головы шляпу и отбросил ее в сторону. Пирогов широко расставил ноги, приняв боевую стойку, и слегка пригнул голову, глядя на артиста пылающими глазами. Он почти на голову возвышался над противником, но тот, несмотря на худощавую фигуру, был очень широк в плечах и мускулист.
Артист сделал слабое движение рукой, и этого оказалось достаточно, чтобы Пирогов, взревев, как медведь, ринулся в атаку. Он с разбегу налетел на артиста, сшиб его с ног и подмял под себя. Но в последний момент, уже коснувшись спиной земли, артист как-то сумел извернуться и выскользнуть из-под огромной туши. Он в мгновение ока вскочил на ноги и нанес Пирогову сокрушительный удар кулаком в голову. Любого другого такой удар мог бы если и не убить, то лишить сознания, но череп Пирогова был сделан из чрезвычайно крепкого материала. Пошатнувшись, он снова ринулся в атаку.
