удивлением думал он.
– Ты – мой первый, – с нежностью сказала Милана. – Тебя я запомню навсегда. А девкам про тебя ничего не расскажу. Одна про тебя помнить буду, ни с кем не поделюсь.
Милана протянула руку и погладила Глеба по щеке.
– Ты красивый, – прошептала она. – Жаль только, что старый.
– Старый? – Глеб обиженно дернул уголками губ. – Мне нет и тридцати.
– Парню, который за мной ухаживает, двадцать два, – мягко проговорила Милана. – А девки с торжка и его уже считают перезрелым. Да ты не волнуйся. Я все равно тебя люблю.
Глеб усмехнулся:
– Спасибо. А во сколько лет старость наступает для бабы?
– Для бабы? – Милана на мгновение задумалась, потом грустно вздохнула и сказала: – В двадцать пять. Мне и самой недолго уж осталось.
– Н-да... – задумчиво протянул Глеб. – Знал я, что женский век короток, но чтоб настолько...
Не договорив, Глеб поднялся на ноги и привел в порядок одежду.
– Ты уже уходишь? – тихо спросила Милана.
– Да. Слушай, прости, что я был так груб с тобой.
– Ничего. Мне это даже понравилось. Ты придешь ко мне еще?
– Не знаю. Правда не знаю. За последние пару дней случилось так много всего... Мне нужно все обдумать.
Глеб не видел лица девушки, но понял, что она улыбается.
– Ты вернешься, – сказала она. – Я выдернула у тебя из головы волосок. Теперь пойду к колдунье и велю ей приворожить тебя.
Глеб усмехнулся.
– Если ты это сделаешь, я буду только рад. Меня давно уже пора кому-нибудь приворожить.
Он поднял с земли кобуру с ольстрой, перекинул ремень через плечо и закрепил кобуру на спине. Затем пристегнул к поясу ножны с мечом.
Вдруг Глеб замер. Ему показалось, что он услышал легкий шорох, не похожий на мышиную возню. Несколько мгновений Глеб вслушивался, затем тихо спросил Милану:
– Ты это слышала?
– Что? – спросила девушка.
Глеб вздохнул и покачал головой:
– Ничего. Наверное, показалось. Прощай, Милана. Пусть боги пошлют тебе хорошего жениха.
Глеб повернулся и вышел из амбара на улицу.
9
И все же интуиция не подвела его. На улице, держа в одной руке палку с тускло поблескивающим слюдяным фонарем, а в другой обнаженный меч, стоял охоронец.
Глебу понадобилось одно мгновение, чтобы выхватить из кобуры ольстру и направить ее на противника.
– Опусти ольстру, – сухо и властно проговорил охоронец.
Глеб вгляделся в его лицо. Он без труда узнал в противнике того рыжего десятника, которого он видел во дворе Дулея Кривого. Рослый, широкоплечий, лет сорока или около того. Лицо его было чистым, ни единого шрама. Учитывая, что перед Глебом стоял опытный воин, это говорило о многом.
– Опусти ольстру, – повторил десятник.
Глеб торопливо просчитывал в голове варианты. Охоронец не испугался и не отступил, а голос его был тверд и спокоен – значит, он здесь не один. Во тьме таятся другие ратники. И наверняка стрела уже лежит на тетиве лука и нацелена она Глебу в грудь.
Глеб сглотнул слюну и спросил, чтобы протянуть время:
– С кем я говорю?
– Ты говоришь с княжьим десятником Важдаем, – ответил охоронец.
– Вот как? И что от меня нужно десятнику?
– Ты сам это знаешь, Первоход. Опусти ольстру и следуй за мной.
Глеб холодно прищурился:
– Я если я пристрелю тебя?
Десятник покачал головой:
– Не думаю.
– И почему же?
– Во-первых, я пришел не один. А во-вторых, если ты меня убьешь, князь пошлет по твоим следам дюжину охотников за головами.
Глеб прищурил глаза и сказал:
– У меня есть ольстра, Важдай. Стоит ли мне бояться охотников?
– Стоит, – невозмутимо проговорил десятник. – Ты не сможешь вечно быть начеку, Первоход. Рано или поздно ты расслабишься, и тогда охотники сделают свое дело. – Десятник прищурил жесткие глаза и повторил: – Опусти ольстру, Первоход. Даю слово: князь не убьет тебя.
– Правда? Что же он со мной сделает?
– Ты украл у князя его имущество, а затем утопил в болоте. С тобой поступят как с вором.
По спине Глеба пробежал холодок.
– Отрубят правую руку и вырвут ноздри? – уточнил он.
Десятник кивнул.
– Да. Но не бойся. Я не стану поручать эту работу кату-истязателю, а сделаю ее сам. Тебе почти не будет больно.
Глеб усмехнулся:
– Ты добрый человек, десятник. Но я...
И тут из куста орешника, что рос у дороги, послышался шорох. Глеб среагировал молниеносно: он прыгнул на землю и перекувыркнулся. Стрела со свистом рассекла воздух и с глухим шлепком вонзилась в грудь десятнику Важдаю.
Глеб сорвал с пояса нож и метнул его в кусты. Короткий вскрик – и стрелок вывалился из кустов на дорогу с пронзенным горлом. Глеб быстро повернулся к Важдаю. Тот еще секунду стоял на ногах, изумленно глядя на торчащую из груди стрелу, затем ноги его подкосились, и он тяжело рухнул на пол, уронив на дорогу фонарь и меч.
Справа хрустнул снежок. Глеб повернул голову на звук, но опоздал. Кто-то большой и тяжелый налетел на Глеба и мощным ударом сбил его с ног.
Глеб попытался высвободить ольстру, но детина налег ему на правую руку и придавил ее к земле.
– Все кончено, ходок, – услышал он негромкий, мягкий голос.
Отшвырнув ольстру в сторону, верзила, который сбил Глеба с ног, ухватил его за шиворот и резко поднял на ноги.
– Гляди перед собой! – пробасил он и несильно ударил Глеба кулаком по лицу.
Глеб взглянул. Прямо перед ним стоял невысокий, богато одетый человек.
– Ну, здравствуй, Глеб Первоход, – тихо проговорил он. – Ты меня узнаешь?
Глеб вгляделся в лицо незнакомца, и брови его изумленно приподнялись, когда он узнал в собеседнике мытаря, которого спас от бродяг-лиходеев на берегу Эльсинского озера.
– Какого лешего ты здесь делаешь, мытарь? – грубо спросил Глеб.
Собеседник улыбнулся.
– Я не мытарь, Глеб. Я княжий сыскной пес. Охотник за головами. Ловлю беглых охоронцев и тех, за чью голову обещана щедрая награда. Я же предупреждал, чтобы ты не возвращался в Хлынь.
Глеб сплюнул сыщику под ноги и насмешливо осведомился:
– И сколько же я нынче стою?
– Десять серебряных дерхемов, – с любопытством разглядывая Глеба, ответил тот.
– Надо же. – Глеб усмехнулся. – Целое состояние.
Сыщик кивнул:
