– Нет. Начинал с третьего помощника.
– И что же ты делал как третий помощник?
Замята пожал плечами и вздохнул:
– Да разное.
– Сильно лютовал? – поинтересовался, прищурив серые глаза, Видбор.
Дознаватель подумал и покачал головой.
– Нет, не думаю. Пятки я прижигал, но без лютости. Исключительно по службе. Поначалу было противно, но потом ничего, привык.
– Да, – задумчиво проговорил Видбор. – Человек не свинья, ко всему привыкает. Помню, когда я первого хазарского неопереныша на копье поднял, так три дня потом места себе не находил. Все казалось, что мальчишка по пятам за мной ходит и в спину мне глядит. Начал пить хмель, и спился бы, но воевода помог. Заметил меня, объяснил, отчего моя боль, и к себе приблизил. Вместо отца мне был. Всему, что умею, меня научил. Эй, Анчут! – окликнул десятник бородатого коротышку. – А твой отец был лавочником?
Анчутка втянул голову в плечи и как-то нелепо и странно замотал головой.
– Чего это он? – удивился Видбор.
– На голову хворый, – тихо шепнул ему на ухо Замята.
– Вот оно что. – Десятник прищурился и кивнул: – Я это сразу заметил. Слышь, Анчут! Махонький ты уж очень для мужика-то. Обижали тебя, небось, в детстве?
Анчутка насупился, но ничего не ответил.
– Вот то-то и оно, – вздохнул десятник. – Одного боги делают рослым и дюжим, другого – малым и хилым. И к чему такой разброд – непонятно. Самого человека не обвинишь, а богов винить – и того глупее.
– Стоп! – поднял вдруг руку Глеб. – Спрячьтесь за камни и пригните головы!
Все четверо быстро скользнули к серым, поросшим пожухлой травой скалам и укрылись за ними.
В предрассветных сумерках они увидели, как большой бурый медведь выбрался из сухого малинника и зашлепал лапами по хлипкому снегу, направившись к молодой пихте.
Остановившись перед пихтой, медведь поднялся на задние лапы и, вытянувшись во весь рост, царапнул ствол когтями. Потом рыкнул и свирепо куснул кору желтоватыми клыками.
– Зачем это он? – с удивлением спросил Замята.
– Хочет показать другим медведям, какой он большой, – ответил Глеб.
Медведь принюхался к ветру.
– Он стоит прямо у нас на пути, – с досадой проговорил Видбор. – Что будем делать?
Глеб вынул из кобуры ольстру. Взвел курок и прижал приклад к плечу. Громыхнул выстрел. Пуля выбила из ствола пихты щепку. Медведь отскочил от дерева и пустился наутек.
– Путь свободен, – сказал Глеб и вложил ольстру в кобуру.
6
Возле того места, где Глеб спрятал лодку, вода еще была замерзшей, и Глебу, и его спутникам пришлось волочить лодку по тонкому льду к кромке чистой воды.
Лишь только лед затрещал под ногой, они вскочили в лодку. Глеб и Видбор сели на весла. Несколькими сильными гребками они вывели лодку из мелких льдин и принялись ритмично грести. Благодаря их усилиям четырехметровая лодка быстро резала воду.
– Анчутка, Замята, – окликнул через плечо Глеб. – Откиньтесь назад. Нужно перенести центр тяжести к корме.
Вряд ли они поняли про «центр тяжести», но послушно откинулись назад, приняв неудобные позы. Лодка заскользила на корме, уменьшив сопротивление воды.
Глеб и Видбор были первоклассными гребцами. Каждый из них старался сильнее подать лодку на своем гребке. Удары весел становились все быстрее и резче, лодка все больше задирала нос.
Через полчаса оба взмокли от напряжения, но руки их сами собой погружали весла в холодную воду реки. Там, где вода была свободна ото льда, лодка быстро скользила вперед. А там, где серый ледок подернул поверхность, им приходилось поднажимать, и тогда слышался хруст льда, ломавшегося под носом лодки при каждом ударе весла.
По временам, когда лед со скрежетом скользил по бортам, Глебу казалось, что лодка распорота и вот- вот развалится на куски.
До межи было еще несколько верст, но Глеб уже почувствовал дыхание Гиблого места. Что-то вроде легкой, холодноватой вибрации, пронзающей все его тело.
Впереди показался скалистый причал. Лодка с такой быстротой неслась к нему, что Глебу пришлось выполнить сложный маневр. Он приказал Видбору бросить весло и сам занялся лодкой.
Лодка повернулась поперек волны, зачерпнула воды и едва не опрокинулась.
Наконец они причалили.
– Что будем делать с твоей ладьей? – спросил у Глеба дознаватель Замята.
– Спрячем на берегу и забросаем лапником, – ответил тот.
Вчетвером они быстро выволокли лодку из воды и перенесли ее в укромное место за деревьями, которое Глеб не раз использовал и раньше. Быстро нарубили лапника и прикрыли лодку.
– А как мы поплывем обратно? – спросил Замята. – Течение ведь не будет попутным.
– Здесь недалеко есть широкий ручей со вспятным течением, – ответил Глеб. – Обычно я доставлял туда лодку волоком.
– Волоком? – удивился Замята. – Один?
– Это несложно, если иметь навык и знать путь, – сказал Глеб.
Оглядевшись и вслушавшись в звуки утреннего леса, он объявил:
– Думаю, нам удалось оторваться от наших преследователей. Устроим привал и перекусим. Нам понадобятся силы.
Глеб быстро развел костер, наслаждаясь каждым движением. В нем снова проснулся охотник, и здесь, в лесной чащобе, он чувствовал себя почти как в отчем доме.
Вскоре костер жарко заполыхал, взметнув языки огня в сумеречный, холодный воздух. Мужчины скинули обувь и обмотки и повесили их на воткнутые в землю палки, чтобы хоть немного просушить. Затем протянули босые ноги к огню и блаженно заухмылялись.
Замята достал из сумки захваченный в дорогу каравай и несколько вяленых рыб. Быстро нарезал кинжалом каравай на большие куски и раздал всем по ломтю хлеба и по вяленой рыбе.
Ели молча и неторопливо. Никому не хотелось заканчивать с трапезой быстро, обувать полусырые сапоги и топать в Гиблую чащобу, на каждом локте и на каждой сажени которой их может поджидать страшная и неминуемая смерть.
– Слышь, Первоход, – окликнул Глеба дознаватель Замята, уминая рыбье мясо с хлебом. – А как люди становятся упырями?
– Помирают в Гиблом месте и поднимаются снова, – ответил Глеб.
– И что же, любой, кто помрет здесь, станет упырем?
– Да.
– И нет другого выхода?
Глеб покачал головой.
– Нет.
Замята вздохнул.
– Жаль... Не хотел бы я стать упырем.
– Никто не хочет, – небрежно заметил Глеб.
– Да нет, я серьезно. Когда я был крохой, рядом с нашим домом остановился цыганский табор. Вечером они устроили представление. Ну, знаешь... разные там скоморохи, певчие и прочее. А в конце на пустошь вышли цыганята-уродцы. – Замята, глядя на огонь, передернул плечами. – Помню, меня тогда едва не стошнило.
– И что? – без всякого интереса спросил Глеб.
– Да ничего. Просто с тех пор я страшно боюсь стать уродом. Иногда мне даже сны такие снятся.
– Какие?
