На площадку вышли два газарских воина. Взяв звероподобного Фаркука за руки и за ноги, они поволокли его прочь. На Рамона никто из газарских воинов не смотрел.
7
Напившись из фляги воды и немного передохнув, Рамон взглянул на сидевшего рядом Глеба и сказал:
– Благодарю тебя, Первоход. Если бы не ты, этот монстр разорвал бы меня на куски.
Глеб усмехнулся.
– Может, да. А может, нет. Ты самый ловкий сукин сын из всех, кого я знаю.
– Да, но эта победа…
– Эта победа – твоя. – Глеб прищурился и протянул ладонь: – А вот Зерцальную Скобку верни. Возможно, она мне еще пригодится.
Рамон достал из кармана металлическую скобку и положил Глебу на ладонь.
– Это чуднaя вещь? – спросил он, глядя на то, как Глеб убирает ее в карман.
Глеб кивнул.
– Угу.
– Откуда она взялась?
– Взял напрокат у одного барыги. Не думал, что пригодится.
Рамон снова отхлебнул из фляги, вытер рукавом камзола рот и спросил:
– Что теперь будет, Первоход?
– Теперь? – Глеб чуть прищурился. – Полагаю, ничего плохого не случится. Газары – народ лукавый, однако они боятся своих богов.
– Думаешь, Алтук сдержит слово?
– Уверен, что сдержит. Иначе Страшный Бог Кожаной Коробки выберется наружу и надает ему по шее. Дай-ка хлебнуть.
Рамон передал Глебу флягу с водой, и тот хорошенько к ней приложился.
– Знаешь, Первоход… – снова заговорил Рамон. – Я только сегодня понял, насколько ты силен.
– Правда? – Глеб вытер ладонью мокрые губы. – Что ж, лучше поздно, чем никогда.
Взгляд итальянца, однако, был серьезен и почти суров.
– Первоход, когда я был тобой, меч в моих руках стал легче перышка. А мускулы мои были столь сильны, что я мог бы свернуть оборотню шею голыми руками.
Рамон замолчал, потом внимательно вгляделся в лицо Глеба и тихо спросил:
– Каково это – знать, что ты сильнее всех?
Глеб приподнял черную бровь.
– Разве ты сам это не испытал?
– Не до конца. Но пока это длилось, мне казалось, что сила моя идет… не изнутри. Она словно бы обволакивала меня, входила в меня и становилась мною. Она струилась по моим рукам теплым потоком, делала мои мускулы твердыми, а кости – несокрушимыми.
Рамон снова замолчал, собираясь с духом для главного вопроса, а потом выпалил:
– Это ведь Гиблое место? Оно наделяет тебя мощью, верно?
– Ты задаешь слишком много вопросов, – нехотя произнес Глеб. – А я не уверен, что могу на них ответить. Скажу одно: сила Гиблого места – недобрая сила. Она способна не только сделать человека сильнее, но может и сломать его, растереть в порошок его кости и выжечь его душу адским пламенем. Иногда эта сила – страшная, почти невыносимая обуза. Поверь мне, толмач, я знаю, что говорю.
Рамон пригладил ногтем черный ус, нахмурился и задумчиво произнес:
– Мне кажется, что я все еще чувствую твою силу, Первоход. Будто часть тебя осталась во мне.
– Звучит двусмысленно, – заметил на это Глеб. – Если хочешь остаться моим другом, не произноси этого при посторонних. Они могут подумать о нас невесть что.
– Но ведь это правда. Мне кажется что часть меня – это все еще ты.
Глеб, запрокинув голову, допил воду, а затем положил опустевшую флягу толмачу на колени.
– Поменьше об этом думай, Рамон. Иначе раздвоение личности разорвет тебя на части. Пойду отолью.
Глеб поднялся на ноги и, что-то негромко насвистывая, направился к деревьям.
Обращаясь к собравшимся газарам, Рамон заговорил с ними на их языке, и Глеб поразился тому, каким чистым был его выговор.
– Я победил Фаркука и получил право голоса и право власти! – звонко говорил Рамон. – Так решил жребий, так решила судьба и так решили боги! А посему я говорю вам, газарские воины: утром мы покинем ваш лагерь и отправимся к Кишеньскому жальнику! И никто… Слышите – никто из вас не посмеет нас остановить!
При этих словах лица коренастых газарских воинов помрачнели, а в их узких глазах замерцала злоба. Однако возразить Рамону никто из них не решился, опасаясь гнева лесных богов.
Рамон перевел дух, взглянул на Алтука, сидевшего в сплетенном из ивовых веток палантине, и сказал:
– Тебя же, нойон, я прошу: дай нам провожатых. Просьба моя угодна богам, и думаю, что ты не станешь возражать.
Нойон величественно кивнул и проговорил:
– Просьба твоя справедлива, чужеземец. Я дам тебе десять провожатых. И да помогут тебе лесные боги.
– Благодарю тебя за помощь, великий нойон. – Рамон снова повернулся к притихшим газарам. – А теперь мы хотим отдохнуть, – объявил он. – Думаю, вы не оставите избранника богов под открытым небом и соорудите для него и его друзей большой и удобный шатер.
8
Воеводе Бранимиру не спалось. Он слышал, как на другом конце просторного шалаша, в паре саженей от него, размеренно и ровно дышит Глеб Первоход, слышал, как похрапывает стрелец Найдена и как тихонько булькает носом стрелец Починок.
Спали все, кроме Бранимира и толмача Рамона. Итальянец лежал на ворохе сухой травы, закинув руки за голову, и что-то тихонько, почти беззвучно, нашептывал. Почему-то это нашептывание раздражало воеводу больше всего.
Не выдержав, Бранимир строго взглянул на Рамона, различив в полумраке шатра его точеный профиль, и осведомился:
– Молишься?
Рамон замолчал, повернул к воеводе свою красивую голову и ответил:
– Нет, сударь, не молюсь. Просто мне припомнился один стих из поэмы Лукреция «О природе вещей». Тот, в котором говорится о…
– Избавь меня от этого, – хриплым шепотом перебил Бранимир. – И вообще, тебе давно пора спать. Сегодня ты сослужил всем нам добрую службу, но завтра снова можешь стать обузой.
Рамон ничего не ответил. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, глядя на отблески костра, играющие на кожаном пологе занавески. Потом откинул покрывало и бесшумно поднялся на ноги.
– Ты куда? – тихо спросил воевода.
– Пойду прогуляюсь, – ответил Рамон.
Бранимир нахмурился:
– Не дури, толмач. Эти дикари запросто могут тебя прикончить.
– Вряд ли. Ты забыл, что я избранник богов.
Рамон шагнул к выходу, откинул полог и вышел на улицу.
Отойдя от шалаша шагов на десять, толмач-итальянец немного постоял, глядя на ближайший костер и прислушиваясь к тихой беседе дозорных. Газары говорили о недавней охоте, о новых ловушках и о том, как тяжело нынче добыть в лесу пропитание. Они знали, что Рамон стоит поблизости, но не обращали на него внимания.
Наконец Рамону наскучил разговор воинов. Он зевнул, повернулся и побрел к широкому ручью с бьющим у берега ключом в надежде на то, что мерный шум воды навеет на него дрему.
