Барышник закашлялся, заплевался. Глеб подождал, пока тот прочистит горло, а затем спросил:
– Что у тебя есть? Только говори прямо.
Потирая пальцами покалеченное горло и поморщиваясь от боли, Бельмец сипло изрек:
– Нынче скудные времена. Карманы мои почти пусты.
– Значит, ты не будешь возражать, если я тебя обыщу?
Не дожидаясь ответа, Глеб запустил руки в карманы барышника. Он думал, что Бельмец будет сопротивляться, но тот вдруг сунул в рот два пальца и громко свистнул.
– Дьявол! – выругался Глеб, выпустил барыгу и быстро положил руку на кряж меча.
Из тьмы вышли трое подручных Бельмеца. Все коренастые и крепкие, как дубки. В руках – короткие византийские мечи. Глеб окинул их спокойным взглядом, затем посмотрел на Бельмеца и сказал:
– Вели своим шакалам убираться восвояси. Если через минуту они все еще будут здесь, переломаю тебе ноги.
Бельмец с ненавистью посмотрел на Глеба, но что-то в его лице подсказало барыге, что новая внешность Первохода – обманчива и что исхудавшее тело его по-прежнему полно страшной силы.
Несколько секунд Бельмец размышлял, потом дернул щекой, перевел взгляд на своих телохранителей и неохотно проговорил:
– Отдыхайте, парни.
– Я могу убить его на месте, – сказал самый крепкий из них.
– Не стоит испытывать судьбу, Луд, – отозвался Бельмец. И повторил, повысив голос: – Отдыхайте, я сказал!
Парни, не говоря ни слова, повернулись и растворились во мраке. Глеб снова запустил руки в карманы барыги. Увы, карманы эти были забиты бесполезным мусором. Сломанные Дозорные Рогатки, разряженные Собиратели, сплющенный золотой шарик против оборотней.
Помимо прочего, была тут и странная полупрозрачная сфера, похожая на мыльный пузырь. Глеб с такой штукой никогда не сталкивался, однако, будучи опытным ходоком, предпочитал не иметь дела с непроверенными чудны?ми вещами.
Вдруг Глеб нащупал в одном из карманов Бельмеца горошину. Вынул, оглядел.
– Перелиц?
– Он почти истаял, – дрогнувшим голосом ответил барыга. – Тебе не пригодится.
Глеб молча положил Перелиц себе в карман.
Поняв, что потерял дорогую вещь, Бельмец сжал кулаки и с ненавистью проговорил:
– По нынешним временам Перелиц стоит целое состояние. Прежде ты не был вором, ходок.
– Верно, – сказал Глеб. – Но я сейчас не при деньгах. Рассчитаюсь с тобой, когда разбогатею.
– Поклянись Хорсом и Семарглом!
Глеб положил ладонь на грудь и сказал:
– Клянусь.
Бельмец обиженно шмыгнул носом.
– Ладно. Знаю, что ты человек слова.
Глеб снова запустил руки в карманы Бельмеца и на этот раз извлек полупрозрачную слюдяную сферу наружу.
– Что это за пузырь? – хмуро спросил он.
– Это-то? – Бельмец небрежно усмехнулся. – Сушило. Брось его в таз с водой, и оно тут же выпьет всю воду.
Глеб взвесил слюдяной пузырь на руке, на секунду задумался, а затем положил его себе в карман. После чего взглянул на сумку-ташку, притороченную к поясу Бельмеца, и спросил:
– Что в сумке?
Одноглазый барыга вздохнул, а затем расстегнул сумку и достал несколько вещей. Глеб узнал Зерцальные скобы и две оловянные бутылочки.
– Это все, что у меня есть, – сказал Бельмец.
– Что в бутылках?
– В темной – мертвая вода, во второй – волколачья кровь.
– Я их забираю.
Зерцальные скобы и обе бутылочки перекочевали в карманы Глеба.
Бельмец ухмыльнулся и недовольно проговорил:
– Гребешь подчистую, ходок? На что тебе все это?
– Пока не знаю, – ответил Глеб. – Сколько я тебе должен?
– Четыре золотых дирхема, – отчеканил Бельмец.
– Постараюсь заплатить до того, как меня убьют. Бывай, барыга!
Глеб повернулся и быстро зашагал прочь. Бельмец угрюмо посмотрел ему вслед и тихо проворчал:
– Живи, Первоход. И береги свою проклятую шкуру. Твоя погибель будет слишком дорого мне стоить.
5
Через высокий забор Глеб перепрыгнул легко. Тело его еще не обрело былую силу, но прежняя кошачья ловкость к нему уже вернулась.
Возле угла здания стоял и мочился на траву охоронец. Глеб подошел к нему сзади, бесшумно вытащил из-за пояса кинжал, размахнулся и хлестко ударил его тяжелой рукоятью по голове. Охоронец не издал ни звука, падая на мокрую землю. Для верности Глеб еще дважды ударил его по темени, затем сунул кинжал в ножны и продолжил путь.
Через несколько минут, обогнув все посты охоронцев и никого при этом не убив, Глеб оказался перед комнатой старшего дознавателя Негоды…
Комната старшего дознавателя вовсе не походила на пыточную. Здесь не было ни дыбы, ни клещей, ни вощеных веревок. В печи уютно потрескивали березовые поленья, а на столе стоял кувшин с холодным квасом, рядом с которым поблескивала при свете восковых свечей гроздь красного винограда.
Сам старший дознаватель Негода лежал на укрытой медвежьей шкурой скамье, подложив под голову толстую пуховую подушку, и сонно глядел на блики огня, танцующие на полу перед печью.
Это был рослый и крупный мужчина с красным, отечным лицом и рыжеватыми усами. За плечами у дознавателя был долгий, тяжелый день. При прежних правителях работы было меньше. Ни князь Аскольд, ни княгиня Наталья, ни первый советник Глеб Первоход не заставляли его сдирать с людей кожу живьем и уж тем более не превращали лютую казнь в приятное глазу зрелище.
С тех пор, как у княгини Натальи случился последний выкидыш, князь будто обезумел. Он мог часами сидеть в пыточной комнате и с угрюмым любопытством наблюдать, как дознаватели мучают узников, срезая с них лоскутами кожу или прижигая ляжки каленым прутом.
Князь Добровол правил княжеством твердой рукой. Казалось бы, за три года люди должны привыкнуть держать себя в порядке и страхе. Ан нет. Стоило князю Доброволу уйти в запой или затосковать, как людишки тут же начинали шалить.
Скоморохи, напившись браги и меду, горланили по кабакам про князя непотребные песни, а бражники, слушая эти песни, ржали, как кони. Охоронцы, конечно, не бездействовали, но как-то так получалось, что за пару минут до их прихода нарушители порядка бесследно исчезали из кружечных изб. А на все вопросы охоронцев и княжьих поручиков бражники лишь пожимали плечами и басили:
– Не видели. Не ведаем. – Или того хуже: – Быть – был, а куда девался – Велес его знает.
Этот день тоже не был исключением. С утра князь, опухший от тоскливой и хмельной ночи, пришел в пыточный дом и распорядился растолкать ката и бросить ему на мученье двух узников. Ката растолкать не смогли – живодер с полуночи начинал пить горькую и не просыхал до полудня.
Тогда Добровол призвал к себе старшего дознавателя Негоду, дал ему в руки скорняжный нож и велел сдирать с узников кожу. И Негода содрал. Начинал нехотя, но затем, как это частенько бывало, вошел в раж и резал узников со всем искусством, на какое только был способен.
Ушел князь лишь час тому назад, когда у Негоды уже не осталось сил на пытки.
Да, тяжелый был день… Впрочем, не тяжелее других.
– О, боги, как же это утомительно, – устало проговорил Негода. Он взял со стола виноградину, швырнул
