«Нет».
Это единственное слово прозвучало в его голове строго и окончательно, как приговор.
— Не смогу? Я? — удивлённо прошептал Надар.
«Ты получил мой совет, — сказал Ветер. — Теперь ты можешь делать с ним всё, что захочешь. Я не могу тебе сказать больше, чем уже сказал, и не могу подсказать, как действовать».
Цилиндр спокойствия медленно растворился, и Надар вновь очутился в объятьях бури. Он осторожно пополз к пирамиде из камней, на которой всё ещё сидел кроншнеп. Ветер совершенно не беспокоил птицу, которая продолжала разглядывать его с каким-то ненасытным интересом, больше напоминающим выражение презрения.
— Убирайся проклятая тварь! — закричал он, прячась от ветра за пирамиду. — Прочь от меня!
Вой бури заглушил его слова, но кроншнеп, как будто услышав его, расправил крылья и спокойно взлетел в воздух — буря на него совершенно не влияла. Надар сквозь слёзы наблюдал за ним до тех пор, пока он не превратился в еле заметную чёрную точку.
Буря продолжалась несколько часов, и только когда она кончилась, продрогший до костей Надар смог спуститься к тому месту, где привязал своего коня.
В этот период сна он не захотел спать с крестьянкой и затащил в кровать одну из бедных городских аристократок, которые наводняли Гиорран, готовые прислуживать кому угодно за кусок хлеба или лечь в постель с каким-нибудь офицером.
Надар был молод, крепок и симпатичен по-своему, поэтому он без труда получил услуги одной из самых красивых девушек. Кроме того, она оказалась опытной, изобретательной и очень натурально изображала экстаз. Лишь после второго оргазма, ощущая тяжесть лежащего на нём нежного тела, он почувствовал, что согрелся.
* * *
Крепость Гиорран, так же как и Эллонская империя, была древней, как само Время. Ну, конечно, не совсем уж такой древней — кто-то в незапамятные времена построил всё это. Но кто и почему воздвиг такой ослепительно-белый дворец, было исторической загадкой.
Маги Эрнестрада, правда, объясняли всё очень просто. Они соорудили очень сложное переплетение мифов и легенд о древних людях с той целью, чтобы находить для очередного Деспота великих легендарных предков. В случае, если у усопшего Деспота не оказывалось детей и титул переходил к племяннику, более дальнему родственнику или хуже того — к Главному Маршалу, требовалась быстрая ревизия и корректировка предыдущих интерпретаций всех легенд. Многие теряли свои жизни в такие периоды, поэтому маги тратили значительную часть времени и энергии на заклинания, способствующие тому, чтобы после смерти каждого Деспота его старший сын и наследник оказался бы необычайно плодовит. Кроме того, маги настоятельно советовали царствующей семье экстенсивную полигамию.
Тот факт, что один наследник был иногда совершенно не похож на своего почившего отца, не волновал никого и меньше всего магов. Только они могли знать причины этого явления. Иногда наследник очень сильно походил на одного из магов, который затем важно кивал головой и объяснял, что это стало результатом его чрезвычайно сильной магической энергии, потраченной им в угоду Деспоту.
Ко всему остальному они относились так же, как к монаршей наследственности: они, конечно же, использовали разного рода заклинания, но не брезговали и более земными методами. И это понятно, так как большинство из них совершенно справедливо подозревали, что вообще не имеют никаких сверхъестественных способностей.
Удивительно, что Альбион — страна, в которой магия лилась через край, постоянно изменяя очертания полей и ручьёв, не дал способностей сознательно использовать её почти никому, за исключением немногих, в основном дрём и певцов, которые, в свою очередь, старались держаться подальше от Гиоррана, опасаясь рабства.
Честолюбивые аристократы Дома Эллона и армейские офицеры верили, что обладают небольшими врождёнными магическими способностями, но они ошибались. Напротив, у них отсутствовали способности даже к восприятию магии, что изгоняло её из того места, где они находились.
— В начале всего, — рассказывали маги правителям Эллонии, — не было ничего, кроме Солнца. Это всемогущее и доброе существо жило себе спокойно многие века в полном одиночестве, пока его не охватило доселе неведомое чувство: скука. Прошли ещё бесконечные века в полном одиночестве, пока оно нашло решение этой проблеме: сделать другое Солнце, точно такое же, как и само. Решив, оно тотчас так и поступило. Однако это оказалось не столь уж хорошо потому, что почти сразу же они начали спорить и ссориться друг с другом по поводу того, кто из них более могучий. Первое Солнце решило уничтожить своё творение, и началась долгая изнурительная борьба, длившаяся до тех пор, пока одно из них не победило, предав другое забвению. После поражения остались маленькие фрагменты, которые, собравшись вместе и соединившись в одно целое, образовали нечто, проявляющее себя в форме магии.
Какое из двух Солнц вышло победителем? Это стало одной из великих загадок космоса, ответ на которую знали только маги, присягнувшие смертной болью никому не раскрывать тайны. (На самом деле, много веков назад один из них решил, что Солнце само может рассказать об этом магам, повлияв на закон вероятностей. Этот мудрец взял плоский камень и написал по одному слову на каждой его стороне. Он подбросил камень в воздух и стал внимательно наблюдать за тем, какая сторона камня окажется сверху, когда он упадёт на землю. В этот самый момент Солнце решило наказать его за любопытство — маг посинел и упал на землю замертво, но его ученики всё же узнали, какое Солнце выиграло в схватке.)
Солнце (какое бы оно ни было) всё ещё испытывало проблему скуки и решило произвести на свет что-то, что помогло бы ему хоть как-то скоротать время. Несмотря на то, что тысячелетие казалось ему временем, за которое оно не успевало моргнуть глазом, в его распоряжении было слишком много таких тысячелетий. На этот раз оно решило создать что-то, что не будет оспаривать его величия. Оно сотворило Альбион, и это стало Началом вечности.
Поначалу Альбион был населён безобразными существами, жившими не только на земле, но и в реках, включая самую большую — ту, что текла вокруг его границ. Река эта была безусловно живая: она дышала и кормилась за счёт мелких рек, наполнявших её водой. Первые животные, которых сотворило Солнце, ему совершенно не понравились, поэтому оно решило сделать из них что-нибудь более интересное. Оно экспериментировало бесчисленное количество времени, и некоторые результаты экспериментов настолько его заинтересовали, что оно оставило их существовать. Другие же, не понравившиеся Солнцу, были уничтожены.
Наконец, Солнцу удалось сотворить нечто воистину интересное: существо с двумя руками, двумя ногами и головой. Она была первым человеческим существом и звали её Редфо. Солнце посмотрело на неё и создало ещё одно человеческое существо, которое было более совершенным — его звали Касауб. Ни одно из этих существ не отвечало всем требованиям Солнца, но оно подумало, что если предоставить им возможность размножаться, то через многие поколения совершенство может быть достигнуто само собой.
Солнце моргнуло и когда опять открыло глаза, то Альбион оказался населённым многими тысячами людей, которые на первый взгляд ему понравились. Более того, некоторые из них оказались настолько близки к совершенству, что оно было поражено таким результатом. Этим счастливчикам оно подарило рассудок и вменило в обязанность управлять своими неразумными собратьями. Оно назвало этих людей
Но даже эллоны были не вполне совершенны, поэтому Солнце не сделало их бессмертными. Вместо этого оно решило опять моргнуть, позволив им размножаться и подойти ещё ближе к идеалу. Таким образом, до сих пор глаза Солнца были всё ещё закрыты, но когда оно откроет их, то обнаружит, что его идеалом является, конечно же, никто иной, как нынешний Деспот всего Альбиона. Маги думали, что это произойдёт во время предыдущего правителя, но этого не произошло. Но кто знает, что принесёт следующий период бодрствования?
Вопрос о доисторических безобразных существах, кстати, всё ещё оставался открытым, так как Солнцу не удалось уничтожить их всех и самые мерзкие из них показали всю свою злобную сущность, дожив до сегодняшнего дня. Больше того, они терпеть не могли людей, и особенно эллонов, их злило, что эллоны были более любимы их добрым отцом (некоторые говорили — матерью) на небесах, чем они сами. Они
