застревает в корнях кустарника.
Набухшая почка тянется вверх, не касаясь поверхности воды. Теперь начинает рассыпаться и та ветвь, из которой выросла почка. Целой остаётся лишь её кора. Вершина у почки светло-коричневого цвета, гладкая и покрыта короткой, как у мыши-полёвки, бархатистой шерстью. Шерсть эта влажная, как голова новорождённого.
Зяблик смотрит с нескрываемым интересом. Ему кажется, что здесь будет чем полакомиться.
Не успевает птица моргнуть своими бездонными глазами, как растущая почка исчезает, а на её месте, на пустом стволе дерева, появляется маленькое, похожее на мышь существо. Оно нюхает воздух, подрагивая тонкими усиками над загнутыми вниз зубами. Позади него по ветке тянется длинный голый хвост. Маленький зверёк лишь секунду сидит на ветке, затем прыгает, хватаясь передними лапами за нависающие корни. Ещё через секунду он исчезает в камышах.
Зяблик разочарованно улетает и вскоре забывает о случившемся. Перепархивая с ветки на ветку, он летит к дальнему краю своей территории, где его с нетерпением ждёт подруга.
Вскоре в камышах начинается волнение, их коричневые головки качаются из стороны в сторону, шумно протестуя против нарушения спокойствия. Похожее на мышь животное быстро увеличивается в размерах и, по мере роста, его форма претерпевает ряд существенных изменений: задние лапы чрезвычайно сильно увеличиваются, и тело приобретает вертикальное положение. Маленькие передние лапки тоже удлиняются и на них появляются ладони с длинными пальцами. От гладких запястий граница бледной белой кожи быстро передвигается вверх по рукам, вытесняя красно-коричневую шерсть, как будто существо надевает длинные тонкие перчатки. Вскоре передние лапы уже полностью напоминают настоящие человеческие руки. К этому времени задние лапы уже полностью выпрямляются и так же, как руки, теряют шерсть, обнажая лодыжки, бёдра и тонкие колени.
Постепенно и с торса исчезает весь мех, оставаясь лишь тонким пёрышком на лобке ниже пупка. Розовая кожа захватывает плечи и маленькую, широко расставленную грудь с коричневыми сосцами, а также острые лопатки. Руки тянутся вверх, чтобы ощутить тёплый воздух своими чувствительными пальцами.
Голова меняется в последнюю очередь. Острая мордочка грызуна исчезает, уступая место упрямому подбородку, маленькому рту с тонкими губами, расплывающимися в лёгкой непринуждённой улыбке, обнажающей ряд красивых белых зубов. Глаза теряют свою круглую форму, удлиняются и сужаются, приобретая бледно-зелёный цвет. Тонкие брови и длинные ресницы имеют точно такой же красно- коричневый оттенок, как волосы на лобке и на голове.
Медленно опустив руки, существо-женщина с одобрением смотрит на своё тело, её улыбка становится шире и она кивает головой. Быстрой и грациозной походкой она делает несколько шагов из камышей к берегу ручья. Улыбка исчезает с её лица. Она садится, проводит рукой по поверхности воды, и тут же пение ручья умолкает, и весь он, насколько хватает глаз, становится идеальной отражающей поверхностью.
Она разглядывает себя , задумавшись на мгновение, и поправляет свой нос так, чтобы он был менее вздёрнутым. Затем проводит рукой по волосам, но решает оставить им прежнюю длину, так как они, хорошо подчёркивают овал её лица.
Взмахнув рукой, она освобождает воду, и та снова течёт по своему руслу, и капли воды начинают танцевать вокруг её рук, как бы выражая благодарность. Она подбирает цилиндр из коры, который был до этого веткой и поднимает над головой. Он чрезвычайно быстро высыхает в солнечных лучах. Теперь она держит его вертикально перед собой, опустив более узкий конец на землю так, что ветви спускаются прямо вниз. Она проводит по стволу левой рукой, и из него выпадает каскад бесчисленных серебряных нитей. Теперь она проводит рукой по этим нитям, её пальцы двигаются с невообразимой скоростью, и из-под них появляется одежда: блузка и бриджи. Она одевается, некоторое время привыкает к ощущению одежды на своей новой коже, а затем, напоследок, снова нагибается, срывает несколько камышей и кидает их в воздух. Камыши медленно падают, переплетаясь на лету, и опускаются ей на плечи плащом.
Она с удовлетворением смотрит вокруг и, щурясь, улыбается солнцу. То, что по золотому диску в этот момент пробежало маленькое игривое облачко, эллоны приняли бы за простое совпадение. Элисс была старше не только Солнца, но и всей Вселенной, старше, чем все вселенные, которые она выбирала для своих игр.
А их было очень много и каждая зависела от собственных неповторимых поворотов судьбы, всплесков в полотне пространства-времени, случайностей, каждая из которых не имела значения, но, сотканные вместе в правильной последовательности, они образовывали бесконечное число дискретных вероятностей или, точнее, новые вселенные, где с воодушевлением порхала Элисс. Она даже помнила ту искру, что положила начало образованию бесчисленного количества первородных вселенных. Ей казалось, что только вчера незначительное изменение в логике, концентрирующей существующие вероятности в субстанцию, которую часто называют Богом, пустило время по нужному руслу.
Перед тем как появились первые вселенные, времени не было. Не было даже понятия перед тем. Было просто ничто, состоявшее из двенадцати измерений, которому не терпелось стать чем-то, но оно не могло. Ничего не получалось. И вообще, если не было времени, как могли существовать амбиции? Так бы и продолжалось это безвременное существование двенадцати мерной субстанции, если бы не случайность, если бы не флуктуация вероятности, коснувшаяся пустоты и давшая начало времени.
Возникло время, относительно которого можно было меняться и измерять скорость этих изменений.
Любое созидание требует разрушения. За микросекунды, в течение которых образовалось множество вселенных, двенадцатимерное ничто поглотило само себя, породив целый лес пространственно-временных структур. Восемь из двенадцати измерений были разрушены, а оставшееся после них эхо рассеялось по всем бесчисленным мирам. Четыре других измерения, включая время, набросили свои цепи на это скопище вселенных, контролируя его ярость и предотвращая, насколько это возможно, его реакцию на капризы игривой вероятности.
Их контроль над мультивселенной оказался, конечно же, не полным, поэтому вероятность была всё ещё способна терзать края реальности, постепенно изнашивая их. Фактически, бесконечное число реализованных вероятностей вскоре стало бы равнозначно варианту, вновь возникла бы двенадцатимерная субстанция, известная как Бог, если бы не одна маленькая потеря. Сразу после того, как первая искра запустила механизм образования вселенных, часть двенадцатимерной субстанции сохранилась в первозданном виде.
Этот осколок путешествует по многочисленным вселенным, принимая форму живущих там существ. Посетив вселенную Альбиона, он принял форму женщины — Элисс, появление которой вы могли бы наблюдать, если бы подольше постояли возле берёзы на берегу ручья.
Тем не менее, вы всё равно узнали о её появлении, направляясь своей дорогой, хотя и не поняли, о чём, собственно, вы узнали. Всё вокруг как-то прояснилось, и вы вдруг стали узнавать детали окружающего мира — ощущение, которого раньше никогда не испытывали. Теперь вы стали ясно понимать, куда и зачем идёте.
Освобождение от амнезии пьянит ваш разум. В потоке новых для вас эмоций вы уже почти решаетесь повернуть обратно только потому, что раньше этого никогда не делали. Но нет: вы голодны и ваше пробудившееся сознание вместе с прежним подсознанием подсказывают вам, что пища ждёт впереди, там, куда вы шли изначально. Вы не возвращаетесь обратно, но, тем не менее, ваше сердце прыгает в груди от того, что вы самостоятельно выбрали этот путь.
Элисс, не беспокоясь о том, что она с вами сделала, подзывает маленькую бабочку, и та садится ей на плечо.
Она смотрит на бабочку и смеётся.
Затем, завернувшись в мягкую зелень плаща, она лёгкой походкой направляется исследовать свою новую вселенную.
* * *
— Мама! Мама!
Маленький мальчик бежал по улице деревни, которую Терман после долгих месяцев раздумий назвал Лайанхоум в честь своего сына, названного Лайаном. Дающий Имена не побоялся выглядеть нескромным.
