Он поморщился.
— Может, останутся, а, может, и нет. Скорее всего, ты сам этого не захочешь, когда вернешься в детство. А может, сила твоей концентрации пока не столь высока, чтобы удерживать временные линии одновременно.
Меня такой ответ не устроил. Я сформулировал вопрос иначе:
— Вы считаете, что через зеркала можно свободно путешествовать во времени в обоих направлениях; то есть, я смогу двигаться вперед и назад?
— Ты совсем запутался. К чему беспокоиться? Ты ведь прошел через Врата.
Мое беспокойство усиливалось. Неужели я умер? Моя кузина тоже прошла через Врата.
— Она пришла до времени. — Дяде превосходно удавалось читать мои мысли. — У каждого из нас собственная временная линия, обособленная в пространстве. Мы следуем ей намеренно или бессознательно. Все это очень сложно, и если мы пустимся в обсуждения, это отвлечет нас от работы, ради которой мы собрались.
Я пропустил его слова мимо ушей. Меня больше заботило другое его замечание — о Вратах. Каких Вратах? Мысленно я попытался вернуться назад, комната стала расплываться. Овальное зеркало у двустворчатой двери смутно отражало мою фигуру. Меня неодолимо тянуло к нему. Все закружилось, точно в водовороте. В конце тоннеля промелькнула далекая комната в «Брандише», в которую я вошел в сновидении. Спал ли я еще, видел ли сон о сне во сне? Крошечная комната стала увеличиваться, и я принялся лихорадочно искать лицо за окном. Оно исчезло. Шторы снова были задернуты, и я в озарении понял, что кузина протащила меня по тоннелю, как протягивают нитку сквозь игольное ушко.
Комната вновь обрела привычные размеры. На лице дяди отразилось изрядное беспокойство:
— Тебе пора. — Он махнул рукой, показывая, чтобы я уходил. — Я думал, ты пришел сюда по собственной воле. Она уже ушла! Поторопись, а то лишишься тела!
Он вскочил с кресла и резко развернул меня. Тетя хотела меня поцеловать, но я повернулся, и ее губы скользнули по мочке уха, все еще чувствительной; прикосновение напомнило мне о Маргарет Лизинг.
Тоннель был наполнен стремительным потоком воздуха, который подхватил меня и понес. Вылетев сквозь овальную раму, я рухнул на диван. Солнечный луч косо падал из приоткрытой двери. Содрогаясь от непривычного холода, я неуверенно двинулся к ней. На улице женщина склонилась над неподвижной фигурой, из-за распущенных волос я не мог разглядеть лица. Услышав мои шаги, она повернулась, точно загнанный зверь. Это была Аврид. Голова закружилась, и словно ударом молнии меня швырнуло на распростертое тело, я слился с ним и очнулся. Я увидел склонившуюся надо мной Маргарет Лизинг. Она тут же поднесла к моим глазам хрустальный шар и велела начать сеанс.
— Почему ты сама не хочешь? — взмолился я. Я пытался вспомнить другой сон.
— Потому что ты еще во власти контакта, — зашипела она.
Сад был залит ослепительным светом. Я подозревал, что все еще сплю, однако штора на окне казалась слишком уж правдоподобной. Вцепившись в этот идиотский поп sequitur1, я снова вплыл в комнату «Брандиша», появившуюся в далеком конце тоннеля, через который я пронесся. В кресле, которое прежде занимала тетя Сьюзен, теперь сидела молодая женщина. Я видел ее со спины и не сразу понял, кто это. Она медленно повернулась, и я, вздрогнув от неожиданности, узнал Кэтлин Вайрд.
— Ты давно здесь? — спросил я изумленно.
Ее лицо, болезненно бледное, озарилось. Я уже успел забыть, как странно она выглядит. Она печально улыбнулась, веки затрепетали — черта, которую я тоже забыл. В руках она держала книгу.
— С тех самых пор, — просто ответила она.
Она опустила взгляд. Под широко расставленными пальцами без единого кольца я увидел страницы с магическими печатями, напомнившими мне о Гримуаре.
— Что заставило тебя это сделать? — спросил я нерешительно.
— Я была влюблена, — ответила она, помедлив. — Ты ведь наверняка знаешь эту историю. Тебе не удалось найти книгу у Алистера Кроули, и у меня оставался один выход.
Нелегко было понять ее ответ и еще труднее сформулировать следующий вопрос:
— Так ты останешься здесь, пока не умрешь в обычном потоке событий?
В ответ она цинично улыбнулась.
— Там нет обычного потока. — Кивком она указала на сад. — Там мне было бы сейчас семьдесят восемь лет. Что в этом хорошего? Какой мне прок от… той книги, что ты нашел?
Ее губы сжались, взгляд затуманился.
— Здесь я молода. Здесь я не подчиняюсь законам времени, но сюда никто не приходит. Он ни разу не появился.
Последовала долгая пауза.
— Он все еще там? — с тревогой спросила она.
Я отчаянно пытался вспомнить подробности ее помолвки.
— Да я знать его не знаю! — взмолился я.
Слова вырвались прежде, чем я успел их обдумать. Ее глаза наполнились слезами.
— Я же рассказывала тебе о нем за день до того, как ты уехал из Лондона к Кроули.
— Это было давно, очень давно, — произнес я, запинаясь. С тех пор прошло ровно сорок лет. — Так, значит, это ты направила меня и мою подругу в кандлстонский склеп? — спросил я, помедлив.
— Возможно. Были и другие люди, искавшие книгу. Теперь она здесь! У меня! — Ее голос сорвался на крик — И что, черт возьми, она мне дала?
— Она даст то, что ты сможешь взять, — ответил я спокойно. Слова слетали с моих губ, словно их произносил кто-то другой. Разговор продолжался, будто под чужую диктовку. — Отказавшись от меньшего, ты получишь большее, — заключил я.
— Я одного хочу: избавиться от этого, больше ничего не ждать и ни на что не смотреть.
Последнюю фразу она произнесла полушепотом, голос ее так задрожал от муки, что мне пришлось отвести взгляд. Она сидела, почти невидимая в затененной комнате, и я понял, отчего прежде не замечал ее присутствия, когда скрывался тут, точно в защитном круге. И еще вспомнил, как кто-то или что-то время от времени пытались в этот Круг проникнуть. Мне казалось, что это всего лишь проявления слепой силы, стихийные потоки, стремившиеся найти доступ к жизненным волнам людей. Прежде я не понимал, как отчаянно она хотела быть членом нашей семьи, мечтала, чтобы ее любили, ценили, принимали во внимание. Но когда интриги дяди Фина почти превратили ее в Вайрд, именно с нею в наше семейство проникло подводное течение, которое внесло меня в окружение Кроули.
Я хотел расспросить ее о сне, в котором она растаяла на кушетке, а затем прижималась лицом к оконному стеклу, но ее очевидное горе удержало меня. Вместо этого я предложил ей заняться толкованием Гримуара.
Ее губы скривились в усмешке. Внезапно кресло, в котором она сидела, покрылось травой и растянулось в лужайку; Маргарет Лизинг дергала меня за рукав и подносила к моему лицу магический камень, мерцавший на витиеватом треножнике. Казалось, одна секунда прошла с момента, когда я, проснувшись, увидел, как она склоняется надо мной. Осторожно взяв шар, я поднял его над головой. Последний проблеск угасавшего дня слился с его пульсирующим пламенем, вспыхнувшим так, словно шар жадно лакал кровь заката.
— Неужели вы не понимаете, что многолетняя одержимость Лавкрафта…
— «Некрономикон»! — вставил Сен-Клер.
— Вот именно. Не перебивайте! — огрызнулся доктор Блэк. — Согласно Лавкрафту, текст шестнадцатого века хранился в доме салемского художника Ричарда Аптона Пикмана. В 1926 году художник исчез, и книга тоже. Сен-Клер был озадачен.
— Вы считаете, что между «Некрономиконом» и гримуаром Грантов существует некая связь?
— Нееет-нееет, — откликнулся его собеседник с нарочитым жеманством. — Верно ведь, даже вам пришло в голову, что эти книги идентичны? «Некрономикон» исчез вместе с Пикманом в 1926 году, —
