кряхтя от напряжения. — Он тут рядом. Там не живут японцы: нет пресной воды. Отремонтироваться бы. А там под парус и — домой.
— Между прочим, товарищ майор, — заговорил капитан Воронков, ловко взмахивая веслом, — вы не обратили внимания на то, как прекратилась стрельба?
— Да, да, хорошо, что вы вспомнили. Мне показалось, что она закончилась залпом автоматов.
— Вот именно! А с подводной лодки, насколько я понял, не выстрелил ни один автомат.
— Их нет у японцев, — подтвердил Грибанов.
— И что же из этого следует? — безразличным тоном спросил Стульбицкий.
— Следует то, — объяснил майор Грибанов, — что подводную лодку обстреляли наши военные моряки со шлюпки. Взвод лейтенанта Суздальцева был вооружен автоматами. Все моряки садились в одну шлюпку.
— И добавлю, после залпа автоматов погас прожектор! — воскликнул Воронков. — Они разбили прожектор. Ей-богу, это похоже на Суздальцева!
— Вы полагаете, они спаслись? — спросил географ. — Ах, как жаль, что я не попал к ним на шлюпку! Я ведь просился даже. Не судьба…
— Никакой судьбы. Просто закон всемирного озорства, — с заметной неприязнью пробасил Борилка. — Не об этом надо сейчас думать.
За разговором и греблей не заметили, как стало совсем светло, настудило утро.
Словно для того, чтобы хоть немного обнадежить и обласкать людей, переживших столько ужасов за одну ночь, океан в это утро был тихим, спокойным, воздух — теплым, а молочно-белый туман надежно скрыл их от глаз врага.
Трагедия гибели парохода и людей наложила на каждого свой отпечаток. Лица у всех почернели, глаза стали красными, воспаленными. Все трое гребцов были с обнаженными головами и почти босые: фуражки уплыли, когда эти люди ныряли, а одежду они сбросили, чтобы легче было держаться на воде. Круглая, бритая голова Борилки, посаженная на короткую сильную шею, вся была темно-красной, с каким-то сизо-синим отливом, и напоминала собой сплошной багряный синяк. Широкие лохматые брови топорщились щетками, сумрачно нависая над маленькими колючими глазами-угольками.
Острое лицо капитана Воронкова, и без того смуглое, а теперь и вовсе почерневшее, еще больше заострилось, а глаза впали, и выражение их стало горьким и гневным Черные, прямые и длинные волосы гривой спадали ему на глаза, и он то и дело откидывал их назад взмахом головы, так как руки были заняты веслом. Человек по натуре горячий, быстрый в делах и мыслях, он греб с каким-то ожесточением и самозабвением.
Жалкий вид был у географа Стульбицкого. Скорчившись и натянув измятую шляпу на уши и на лоб, он лежал на брезенте скрюченный, с поджатыми ногами. Его светлого габардинового реглана с крупным разводами крови торчал лишь изящный четырехугольник красновато-бурой, жесткой, словно проволока, бороды и острый кончик посиневшего носа. Тонкие жилистые пальчики вцепились в лацканы пальто ниже подбородка и так замерли. Полы пальто тоже перепачканы кровью; кровь, слегка сочилась внизу, на брезент. Он, по-видимому спал. Рядом с ним, поджав ноги, лежала укрытая собственной шинелью врач Андронникова. Свежее и лучше всех выглядел майор Грибанов. Правда, лобастое лицо его и кожа на голове под мягкими пшеничными волосами тоже посинели, китель был измят, но серо-перламутровые глаза смотрели весело, и держался он бодро.
С самого утра, как только туман затянул поверхность океана, на шлюпке перестали грести. Борилка, Грибанов и Воронков принялись за ремонт кормы. Там оказался сломанным килевой брус; боковые продольные доски отстали от ребер остова — шпангоутов. При большом шторме корму могло бы совсем разломать, если ее не отремонтировать. По предложению Борилки ее стянули веревками, взятыми из парусной оснастки, прибили гвоздями доски к шпангоутам, килевой брус скрепили тремя железными скобами, случайно оказавшимися в шлюпке. Кусками парусины зашпаклевали все щели, отлили воду. Наконец. Борилка прибил поперек кормы весло к бортам, и шлюпка обрела устойчивое положение и могла почти нормально идти.
Потом приступили к подсчету запасов продовольствия и пресной воды. При скромном рационе их могло хватить, по меньшей мере, на тридцать-сорок дней.
В заключение проверили и взяли на учет все снаряжение шлюпки. Оно состояло из мачты с парусом, шести весел, запасного руля, негеля, топора, комплекта столярных инструментов в брезентовой сумке, морского компаса, секстанта и морских карт в герметически закрытой трубке. Короче говоря, у них был полный комплект оснастки спасательной шлюпки.
Когда все это было выявлено и подсчитано, настроение у всех сразу поднялось. У них теперь были хоть кое-какие средства в борьбе с водной стихией, вселявшие надежду на спасение. К тому же выдался хороший день — тихий, теплый. Люди окончательно пришли в себя, особенно после хорошего завтрака и кружки пресной воды на каждого. На состоявшемся за завтраком совете было решено пока никуда не двигаться и всем как следует отдохнуть. С наступлением же сумерек садиться за весла и идти на запад, к Курильским островам. Подсчеты показывали, что при нормальном ходе они смогут подойти через сутки к Курильской гряде. А подходить к островам нужно именно ночью, под покровом темноты, чтобы из бежать встречи с японцами.
К вечеру сели за весла майор Грибанов и Борилка. Воронков рулил. Шлюпка ходко двинулась с места. Вскоре подул попутный юго-восточный ветер. Стало прохладно. Туман оторвался от воды и превратился в свинцовые тучи, повиснувшие над океаном. На шлюпке поставили парус, и теперь она пошла довольно быстро. Испытывая на такой скорости сильные удары на волнах, корма стала давать все увеличивающуюся течь. Воду отливали Воронков, Борилка и Грибанов по очереди.
Ветер стал кое-где разгонять тучи. Сквозь них прорвался багряный луч предзакатного солнца. Там, где он упал длинной полосой на воду, слегка всклокоченная небольшим волнением поверхность океана окрасилась в ярко-малиновый цвет, словно по ней разлили расплавленный, но уже остывший металл. Этот неестественный для воды цвет пугал своим видом.
— Солнце садится в тучи — жди моряк бучи, — проговорил Борилка, поглядывая на запад.
Ему никто не ответил, — все с тревогой наблюдали за тем, как все больше темнеет и волнуется океан.
— А вон и еще один признак, — как-то глухо проговорил Борилка, — посмотрите-ка, — указал он к востоку, куда убегала огненная полоса. Там, над водой, стремительно неслись черные сабли, рассекая волны.
— О, что это такое? — в страхе воскликнула Андроникова.
Это были спинные плавники косаток — их было три. Они скрылись, но через несколько секунд в сотне метров от того места поднялись три длинные черные спины с высокими верхними плавниками, подобно саблям, загнутыми назад. Морские хищники исчезли так же быстро, как и появились, переворачиваясь, словно колеса вокруг оси.
Косатки сначала шли стороной, с севера на юг, потом завернули и, то вылезая из воды, то скрываясь, пошли к западу, наконец снова повернули на север. Теперь они мчались почти прямо на шлюпки.
— Они сожрут нас, — тихо проговорил обомлевший от страха Стульбицкий. — Это же самые ужасные морские хищники!
Испуганно следила за косатками и Андроникова. Только бывалые моряки не проявляли беспокойства.
— Побоятся, — сказал майор Грибанов, доставая из кобуры пистолет, хорошо протертый и высушенный днем. Он дождался, пока косатки, проходя мимо, поравнялись со шлюпкой, и сделал два выстрела в высунувшуюся спину переднего хищника. Вода там забурлила со страшной силой, и косатки скрылись. Больше они не появлялись на поверхности океана до наступления темноты.
Как только стемнело, все стали замечать изжелта-серебристый огонь за кормой шлюпки и кое-где на гребнях волн. Эти изумительные таинственные искры вспыхивали россыпью то там, то тут.
— Вода фосфоресцирует. Это плохо, — сказал майор Грибанов.
— Да, приближается шторм, — мрачно подтвердил Борилка.
На шлюпке стели готовиться к шторму. Решили снять парус и починить расшатавшуюся корму. Откуда только можно, выдирали мало-мальски пригодные гвозди и прибивали ими шпангоуты и планшири,
