— Совершенно верно, — подтвердил Джон.
— А жить будете в Хэтфилде? Или оставите дом в Меофеме?
— Я сохраню дом здесь. Но большую часть времени буду проводить со своим господином. Моя жена понимает, что работа превыше всего. Любой, кто удостоился чести служить великому человеку, знает, что желания хозяина — главное.
— Господин всегда прежде слуги, — согласился викарий.
— Но вообще-то я хотел вас кое о чем спросить, — продолжал Джон.
Викарий сразу насторожился. Времена были неподходящими для теологических диспутов. Люди разумные ограничивались катехизисом и заповедями, оставляя вопросы еретикам и католикам, которым приходилось расплачиваться жизнью, если ответ оказывался неверным.
— О чем? — осведомился викарий.
— Меня поражает, что Господь создал мир, в котором нет двух абсолютно одинаковых вещей. Есть те, которые отличаются только по форме или по цвету. И я никак не могу постичь, зачем Ему понадобилась эта разница. Мне не удается представить, как же выглядел Эдем, битком набитый таким… — Джон помедлил, подыскивая слова. — Таким разнообразием.
— Но роза есть роза, — промолвил викарий. — И различаются они между собой только цветом. А маргаритка есть маргаритка, где бы она ни росла.
— Вы бы говорили иначе, — возразил Джон, — если бы видели цветы так же близко, как я. Конечно, у них есть свои семейства и роза всегда остается розой. Но существуют сотни различных видов, свои в каждом графстве, разные по форме и по числу лепестков. Одни розы любят свет, другие — тень. Некоторые пахнут, а некоторые — нет. Иногда мне кажется, что я вижу их в процессе сотворения. Они практически творят сами себя, пока я за ними наблюдаю.
— Как это?
— Когда у розы идет почковая мутация, от главного стебля отрастает другой. И если взять этот свежий побег, то можно создать еще одну розу; тут уже Господь ни при чем — это ведь я делаю новый цветок, а не Он.
Викарий покачал головой.
— И маргаритки не везде одинаковые, — рассуждал Традескант. — Маргаритки в Кенте отличаются от маргариток в Суссексе. А французские маргаритки больше, и лепестки у них тронуты розовым. Даже не представляю, сколько существует маргариток. Чтобы узнать это, нужно обойти весь свет, не отрывая глаз от кончиков своих башмаков. Но почему существуют такие вещи? Почему Господь создал сотни разновидностей одного и того же?
Викарий оглянулся в поисках подмоги, но никто не смотрел в их сторону.
— Бог в своей мудрости исполнил мир разнообразием, — начал он и с облегчением увидел, что Традескант не собирается спорить.
Джон по своей сути не был вздорным и неуживчивым, он лишь пытался нащупать истину. У викария появилось странное чувство, что он видит перед собой человека, занятого поиском своей судьбы. Традескант слушал викария очень сосредоточенно, так сосредоточенно, что между бровей у него пролегла глубокая борозда.
— В великой мудрости своей Господь дал нам великое разнообразие и красоту. Мы не можем подвергать сомнению Его решение подарить нам многие вещи, незначительно отличающиеся друг от друга. Если ты утверждаешь, что так оно и есть.
Джон медленно покачал головой.
— Я не подвергаю сомнению Господа моего, — смиренно произнес он. — Ничуть не больше, чем своего хозяина. Просто удивляюсь. Ведь Господь не мог создать весь мир сразу в Эдеме, а потом дать его людям. Хотя я и читал об этом в Библии, но мне трудно вообразить такое, я лично вижу, как мир меняется от сезона к сезону.
Викарий моргнул и заторопился.
— Полагаю, это сравнимо с работой ремесленника, когда он создает стол. Мы просто используем умения и материалы, подаренные нам Господом, чтобы сотворить что-то новое.
Джон задумался.
— Но если я выращу новую маргаритку или тюльпан, а кто-то пройдет мимо и увидит в моем саду цветок, он решит, что это работа Господа нашего, и возблагодарит Его. И ошибется. Ведь это будет уже моя работа.
— Твоя и Господа, — без запинки сказал викарий. — Потому что Господь придумал первый тюльпан, из которого ты вывел новое растение, другого цвета. Вне всяких сомнений, Божий замысел в том и состоит, чтобы дать нам массу красивых, редких и необычных вещей. Наш долг — благодарить Его и восхвалять за это.
При упоминании долга Джон согласно кивнул и поинтересовался:
— А человеческий долг — собирать эти разности?
— Может, и так, — рассудительно изрек викарий, отхлебнув немножко свадебного эля. — Только зачем человеку собирать разные виды?
— Во славу Господню, — просто ответил Джон. — Если, по замыслу Божьему, мы должны познать Его величие через огромное разнообразие растений, которые существуют в мире и которые можно создать, то во славу Господа надо сделать так, чтобы всем стало известно об обильности Его даров.
Викарий секунду размышлял, боясь ереси.
— Да, — отозвался он осторожно. — Наверняка Богу угодно, чтобы мы познали обильность Его даров, это поможет нам возблагодарить Его.
— Значит, человек, который растит чудесный сад, все равно что человек, который строит церковь, — убежденно заключил Джон. — Он показывает людям могущество Бога, как каменщик, который во славу Господню вырезает колонны и горгульи.
Поняв наконец, в чем суть этого разговора, викарий улыбнулся.
— Так вот что ты хочешь делать, Традескант? — спросил он. — Тебе мало быть просто садовником и выпалывать сорняки, ты жаждешь большего!
Возможно, Джон и стал бы протестовать, но крепкий свадебный эль хорошо над ним поработал, и гордость за свой труд была в нем чрезвычайно сильна.
— Да, — признался Традескант, — таково мое желание. Сады лорда Сесила — во славу моего хозяина; они станут великолепной оправой для его прекрасного дома и покажут всему миру, какой он великий лорд. Но сады будут и во славу Божью. Там каждый поймет, что Господь создал мир обильным и многообразным; целую жизнь можно посвятить, находя тому примеры, но так и не увидеть всего.
— Вот ты и выяснил, какова твоя жизненная цель, — шутливо заметил викарий, надеясь закончить беседу.
— Так оно и есть, — серьезно, без улыбки, промолвил Джон.
В конце обеда Гертруда встала из-за стола, и все женщины последовали за ней, кроме служанок, которые вместе с соседями победнее так напились, что не могли подняться. Элизабет больше нечего было делать в старом семейном гнезде, и она просто ждала, когда Джон тоже покинет стол. В сумерках он вышел из зала и направился в кухню, где сидели его супруга и другие женщины. Традескант взял новобрачную за руку, и они стали спускаться с горки к своему новому дому; за ними тянулся хвост кричащих и поющих родственников и соседей.
Сначала в маленькую спальню с низким потолком ступили женщины. Кузины и сводные сестры Элизабет помогли ей снять новое белое платье и облачиться в рубашку из тонкого батиста. Затем они расчесали ее темные волосы и заплели в толстую косу. На голову Элизабет надели чепец и прыснули немного розовой воды за каждое ухо. Потом все вместе уселись в тесной спальне, ожидая, когда на лестнице раздадутся голоса и обрывки песен, означающие, что новобрачный идет к супруге.
Дверь с треском распахнулась; свадебные гости с радостным энтузиазмом почти внесли Джона в комнату. Он развернулся к ним и вытолкал через порог. Женщины, столпившиеся вокруг кровати, издавали негромкие возгласы фальшивого беспокойства, тревоги и волнения.
— Мы согреем постель! Мы поцелуем невесту! — кричали мужчины, пока Джон сдерживал их в
