Принц Карл окончательно устал от ожидания, а Бекингем растерял остатки самообладания только к июлю, в самую середину мадридского лета, в самую жаркую пору. Испанцы наконец составили брачный контракт, и принц Карл вывел под ним свое имя. Ему разрешили короткое свидание с невестой, во время которого он пообещал, что после заключения брака она станет королевой Англии и что в следующий раз они встретятся уже как муж и жена в Дувре. Сам король Испании проводил принца и герцога из Мадрида, на прощание он осыпал гостей подарками и поцеловал принца Карла как зятя. Чтобы найти Традесканта, Уильям Уорд отправился в сад. Джон в это время открывал ворота шлюзов и наблюдал, как речная вода заполняет новое озеро, предназначенное для катания на лодках. Прохладная стена воды ниспадала у самой стены дворца. В заболоченном участке озера Джон посадил желтые ирисы — как раз там, где он впервые посоветовал Бекингему прогнать коров.
— Как, по-вашему, встретят герцога? — обратился управляющий к Джону. — Полагаю, у него есть в запасе какая-нибудь хитрость. Он же должен осознавать, что если осмелится доставить сюда испанскую невесту, то его попросту растерзают.
Джон поднял глаза от потока воды, вытер руки о старые штаны и обеспокоенно произнес:
— Его светлость не может быть таким дураком, ведь иначе он не забрался бы настолько высоко. Он наверняка понимает, что существует баланс между королем и парламентом, между народом и церковью.
Традескант вспомнил о Сесиле — в доме своего нынешнего хозяина он постоянно вспоминал о графе.
— Герцог не может занимать все свои должности и при этом быть дураком, — уже уверенней добавил Джон. — Значит, он что-то замыслил и выправит ситуацию.
Однако Традескант слишком хорошо думал о своем господине. У Бекингема не было ни генерального плана, ни идей, спрятанных за ним. Он не был Сесилом, у которого на каждое непредвиденное обстоятельство был готов тайный заговор. Все в жизни давалось герцогу легко, и он был уверен, что эта авантюра тоже пройдет без осложнений, что он сумеет соблазнить испанцев, как соблазнял всех прочих. Но холодный формальный двор Испании оказался твердым орешком для англичанина, привыкшего разбивать сердца. Письма из дома — от матери и от жены — предупреждали Бекингема, что испанская невеста не встретит благосклонного приема и что человек, который попытается посадить ее на английский трон, неизбежно потерпит неудачу. Герцог крутился, точно флюгер, но Карл, который так рано понял, что любовь всегда приносит разочарования, цеплялся за созданный им самим образ желанной и недоступной женщины. И в самом деле, чем более недоступной она становилась, тем точнее отражала представления Карла об истинной любви и страсти.
Теперь Бекингему предстояло отвести принца от женщины, которая, скорее всего, никогда его не полюбит, чтобы он не следовал за ней всю жизнь, как в детстве за братом, и внушить Карлу мысль, что английский принц может надеяться на большее.
Задача была не из легких. Герцог постоянно напоминал принцу о пунктах брачного контракта: необдуманное обещание веротерпимости и того, что дети, зачатые в браке, будут воспитываться как католики. Он подвергал сомнению испанскую честность и предполагал, что инфанта откажется выйти замуж за еретика или же взбрыкнет и в день свадьбы уйдет в монашки, оставив Карла в дураках. Постоянное капанье на мозги и цинизм Бекингема разъедали уверенность принца в себе, которая и в лучшие времена не отличалась стабильностью. К тому моменту, как герцог и принц прибыли из Мадрида в Сантандер к английскому флоту, они крепко подружились, а Испания сделалась их врагом. Когда флот вошел в Портсмут, они были близки как братья.
Итак, Испания больше не считалась новым союзником, напротив, снова превратилась в злейшего врага. Брачный контракт, к которому так пылко стремились принц и герцог, стал западней, которой они решили избегнуть.
Когда вместе с приливом, пробираясь сквозь холодный октябрьский морской туман, они прибыли в Портсмут, то даже не представляли, какой встречи ждать в протестантском городе и в протестантской стране после того, как они попытали счастья с браком, который положил бы конец гордой независимости Тюдоров. Вдруг набережную осветила вспышка огня — в честь их прибытия зажгли костер. Потом еще один, потом еще. На городских стенах загорелась цепочка огней. Затем раздался грохот пушечного салюта, раскатившийся над водной гладью бухты, и сразу же еще один выстрел. Громко завизжали трубы, послышались приветственные крики толпы. Бекингем улыбнулся про себя, хлопнул принца по спине и спустился вниз, чтобы пришпилить к шляпе бриллиантовые булавки.
— Он сделал это, он благополучно доставил принца домой, — рассказывал Традескант супруге, когда новости о триумфальном возвращении путешественников достигли Нью-Холла. — Народ танцевал на улицах, на каждом перекрестке зажарили по целому быку. Бекингема уже называют самым великим государственным деятелем в истории Англии. Спасителем страны. Давай отправимся сегодня в Челмсфорд, посмотрим, как народ веселится.
Ликовать Джон не собирался, но в собственном голосе услышал радость. И не потому, что герцог показал себя государственным деятелем или дипломатом. Но по крайней мере, Бекингем был везунчиком, а при новом дворе удача и красота решали все.
Элизабет повернула к мужу холодное лицо, не выражающее никаких чувств.
— Прежде всего он подверг принца опасности, — заявила она беспощадным тоном. — Опасности, угрожавшей его телу, и смертельной опасности, угрожавшей душе. Карл избежал женитьбы на ученице дьявола, только став клятвопреступником. Он дал слово чести благородной принцессе. Ухаживал за ней и пообещал жениться. А теперь выходит, что он нарушил свое обещание. Я не пойду танцевать, потому что твой хозяин вверг принца в опасность, а потом опомнился и заставил его бросить невесту. С самого начала эта поездка была всего-навсего тщеславием и сумасбродством. И я не стану пить за их счастливое возвращение.
Не торопясь, Джон надел куртку и шляпу.
— Думаю, я все-таки схожу, — беззлобно сообщил он. — А ты ложись спать, не жди меня.
1624 ГОД
— Его светлость дома, — без особого энтузиазма объявил Джей.
Традескант находился на горке, которую сделал в середине нового озера, и проверял линию извивающейся дорожки, что вела к вершине. Вдоль дорожки, кругами взбиравшейся по склону, рабочие копали и сажали в строгой очередности яблони, вишни, сливы и персиковые деревья. Тонкие колышки поддерживали каждое деревце в борьбе с господствующими восточными ветрами, служившими в садах Эссекса постоянным источником страха и переживаний для Джона. Колья потолще и подлинней были попарно вкопаны в землю и туго перевязаны веревкой. Они служили опорой для подстриженных ветвей так, что ветви деревьев сплетались друг с другом, образуя сплошную стену, цветущую весной и усыпанную фруктами осенью. Джей должен был проверить, что каждое дерево посажено самым благоприятным образом и что вытянутые ветви удобно располагаются вдоль веревок. Он связывал ветви так, чтобы они не отклонялись от заданного направления и не торчали в разные стороны. Сейчас Джон острым ножом отрезал своевольные прутики, нарушавшие безукоризненную линию переплетенных ветвей. Традескант очень любил именно эту деликатную задачу — создавать союз дикой природы и человека, укрощать непокорные растения, но так, чтобы в итоге создалось впечатление — все здесь выросло упорядоченным и аккуратным просто потому, что природе так захотелось. Сад такой, каким его создал Господь, прекрасный Эдем без сорняков. Джон оторвался от обрезки.
— Слава богу! Он спрашивал меня? Он идет в сад?
Джей покачал головой.
