— Это все меняет, — сказал он.
— Да, — согласился Традескант, проталкиваясь к герцогу. — Слава богу! Конечно же!
— Я должен встретиться с королем, — продолжал Бекингем. — Сейчас самое время ударить по Франции. Нам нужно отправляться немедленно. Нужно собрать более сильную армию. Мы должны пройти через Нидерланды и потом…
— Милорд, — с отчаянием промолвил Джон. — В этом нет нужды. Теперь мы освобождены от подобной необходимости. Ла-Рошель свободна, наши обиды отомщены.
Бекингем запрокинул голову и рассмеялся своим необузданным мальчишеским смехом.
— Джон, после всех усилий, которые я приложил, чтобы приехать сюда, ты что, думаешь, я мирно вернусь домой, так ни разу не выстрелив из пушки? Я хочу драться, и мои люди хотят драться! Мы отправимся в сердце Франции. Сейчас, когда они потерпели неудачу, самое время для решительной атаки. Бог знает, как далеко мы зайдем. Мы захватим и будем удерживать французские замки и французские земли!
Герцог хлопнул по спине французского офицера и пошел вперед. Вдруг через толпу к Бекингему протиснулся Фелтон. Традескант задохнулся от страха, увидев, что глаза Фелтона безумны, а его рука сжата на рукояти ножа в кармане. А офицер из охраны герцога застрял в дверях, окунув физиономию в бокал с вином.
Бекингем повернулся поприветствовать вновь пришедшего и изящно наклонился. Время замерло, этот крошечный миг замер, как лепесток цветка, готовый упасть.
Глядя на решительное лицо Фелтона, Джон понял, что великая любовь его жизни, его господин не принадлежит к неприкасаемым.
— Спаси нас от него, — совсем тихо проговорил Традескант. — Сделай это, Фелтон.
ПОЗДНЕЕ ЛЕТО 1628 ГОДА
Он умер сразу же. Именно Джон подскочил к нему, подхватил и опустил длинное стройное тело на землю. Даже в смертный час у Бекингема оставалось «лицо святого» — так называл его король Яков. От болевого шока кожа герцога вспыхнула алым румянцем, как у смущенной девицы, а потом стала белой, как итальянский мрамор. Джон баюкал в объятиях его тяжелую болтающуюся голову и в последний раз почувствовал на своей щеке прикосновение гладких темных вьющихся волос. Раздался громкий звук хриплого сухого рыдания, и Джон вдруг понял, что это его собственный голос. Потом кто-то оттащил его от герцога и насильно всунул в руку стакан со спиртным.
Традескант слышал, как схватили Фелтона, слышал ужасный крик Кейт, жены Бекингема. Он слышал, как забегали туда-сюда люди, внезапно оставшиеся без командира. Джон сидел абсолютно неподвижно со стаканом джина в руке. Тем временем народу в комнате стало гораздо меньше, в ней посветлело. Через окно бесстрашно лился августовский солнечный свет. Маленькие частички пыли танцевали в солнечных лучах, будто в мире ничего не изменилось. А в то же время все уже было иначе.
Когда Джон понял, что способен идти, он встал и направился к выходу. Слева от него, в конце улицы, по-прежнему высилась серая причальная стенка бухты, осыпающаяся и негодная. Перед ним на горизонте вырисовывался хаотичный контур ветхих домишек, а за ними виднелись верхушки мачт флота, на которых еще развевались флаги Бекингема. Никто не догадался приспустить их. Люди все еще суетились, отказываясь верить в случившееся. Стояла хорошая погода; дул устойчивый ветер от берега. Это был бы подходящий день для отплытия. Но Бекингем и Традескант никогда уже не поплывут вместе.
Джон шел вниз по Хай-стрит как старик, шаркая сапогами по булыжной мостовой и явно прихрамывая. Он вступал в новый мир, в котором правят другие законы, и не был до конца готов к этому. Он натянул на глаза шляпу, прикрываясь от слепящего солнца, как вдруг к нему бросился парнишка и резко затормозил перед ним. Традескант отпрянул, будто тоже боялся удара, смертельного удара в сердце.
— Это правда? — завопил мальчишка.
— Что?
— Что герцог мертв?
— Да, — подтвердил Традескант.
— Слава богу! — пропел мальчишка с облегчением и радостью в голосе. — Это правда! — крикнул он другому мальчишке, поджидающему в сторонке. — Герцог мертв! Дьявол мертв!
Держась рукой о согретую солнцем стену, Традескант побрел к своему съемному жилищу; как слепой, он вел пальцами по крошащемуся известняку. Его хозяин распахнул дверь.
— Вы, наверное, знаете… какие-то невероятные слухи… он умер?
— Да.
Хозяин расплылся в счастливой улыбке, словно ему преподнесли бесценный подарок.
— Слава богу, — выдохнул он. — Теперь-то король разберется, что к чему.
Джон на ощупь нашел путь к своей комнате.
— Я болен, — сообщил он. — И должен отдохнуть.
— Боюсь, что отдохнуть сегодня не получится! — бодро заявил хозяин.
Из города доносились треск фейерверков и рев ликования, становящийся громче и громче.
— Весь город сходит с ума от радости! — воскликнул хозяин. — Сегодня все празднуют. Схожу посмотрю.
Он выскочил за дверь и помчался туда, где люди обнимались и танцевали прямо на улице. Солдаты на причале разряжали мушкеты в воздух, а женщины, которые пришли попрощаться с мужьями, не ожидая увидеть их снова, плакали от счастья. В доброй дюжине церквей звонили колокола, точно празднуя большую победу.
Казалось, в целом мире горевал один Традескант. Только он и его господин лежали молча и неподвижно весь этот долгий солнечный день.
И лишь в полночь, раскинувшись на кровати и все еще сжимая в руке шляпу, Джон вдруг осознал, что свободен от своей клятвы. Он был слугой герцога до самой смерти, но смерть пришла, и он свободен.
Оставшись одна, без денег, без надежды на какое-нибудь жалованье или доход, вдова Бекингема была вне себя от горя. Сам король приказал ей укрыться где-нибудь подальше — вдруг убийцы настигнут и ее тоже.
Мир как будто сошел с ума, и никто не ведал, что еще может случиться. Больше не было лорда- адмирала, чтобы командовать походом, лорда-казначея, чтобы распоряжаться сокровищами королевства, главного советника, чтобы разрабатывать политику, и фаворита, чтобы управлять всем и всеми. Короля тоже не было: получив известие о гибели Бекингема, Карл закончил молитву, удалился в молчании в свои покои и заперся на два дня и две ночи, проведя их в темноте и отказываясь от еды.
Размышляя о затворничестве короля, Традескант дивился тому, что в эту долгую траурную ночь они с королем по одну сторону, оба повержены в горе из-за потери самого красивого человека, которого когда- либо знали; самого красивого, самого дерзкого, самого бесшабашного и самого опасного. Традескант понимал: Бекингем привел бы его к гибели, и такого конца удалось избежать только благодаря убийству. Иногда Джон думал, а не чувствовал ли король то же самое, не испытывал ли Карл за эти две долгие ночи и два долгих дня королевского траура то же стыдливое облегчение.
Традескант мог бы сразу уехать домой, но он ощущал себя таким слабым, что не мог даже помыслить о путешествии. Он уверял Элизабет, что полностью готов для похода во Францию. Но в этой новой жизни, в жизни без хозяина, не находил в себе достаточно отваги даже для того, чтобы нанять фургон для поездки в Эссекс. Он отдыхал в своем съемном жилище и ждал, пока вернутся силы. Каждый день он гулял по морскому берегу, по галечному пляжу Саутси, видел на горизонте медленное движение ножа Фелтона и слышал предупредительный возглас из своего собственного горла, который так и не прозвучал.
В его горе не было места сомнениям, он ни о чем не жалел. Ни о том, как его любили и отвергли. Ни о своей клятве верности до смерти. Ни о том, что его крик мог спасти герцога от ножа Фелтона, ни о том, что
