отвести его домой.
День был в самом разгаре, но небо застилали облака и уже начинало темнеть, когда Бартоломью с Греем по пути домой наткнулись на мастера Барвелла. Тот попросил их заглянуть к одному его студенту, который был при смерти. Бартоломью сделал все, что мог, но молодой человек умер, так и не придя в сознание. Еще трое студентов в пансионе Бенета заболели, и Бартоломью помог Барвеллу обустроить отдельную комнату, в которой за ними можно было бы присматривать. Эта комната была заметно просторнее остальных, и Джейкоб Яксли, магистр права, который после смерти своих соседей занимал ее единолично, явно остался недоволен необходимостью переезжать. Он брюзжал и ворчал, пока его студенты помогали ему перенести книги и бумаги в другую каморку.
По пути обратно в колледж Бартоломью показалось, что одно тело, завернутое в саван, пошевелилось, и он пошел взглянуть, в чем дело. Вытащив нож, он распорол грубое покрывало. Женщина внутри оказалась еще жива, хотя едва дышала. Ее сосед крикнул из своего окна, что женщина сама зашила себя в саван, когда поняла, что больна чумой, потому что в живых не осталось никого, кто смог бы сделать это после ее смерти.
— А вы? — крикнул Бартоломью.
Сосед поспешно перекрестился и захлопнул окно. Женщина бессвязно бормотала что-то, пока Бартоломью нес ее обратно в дом. От Майкла он слышал, что некоторые люди, пережившие всех своих родных, из последних сил готовились к собственным похоронам. Но он не поверил монаху, решив, что это очередная досужая выдумка, которыми люди стращали друг друга в такие дни. Он присел на корточки, рассеянно похлопывая больную по руке, не в силах заставить себя не думать об ужасающих исходах подобных действий: а если бы телега добралась до ямы, когда женщина была еще жива, и она задохнулась бы под землей или ее бы разъела негашеная известь? Не исключено, что кого-то постигла такая судьба. Пока он думал об этом, женщина тихо скончалась, они с Греем зашили саван и снова положили ее на пороге.
Когда они вернулись в Майкл-хауз, уже стемнело. Бартоломью отправился взглянуть на своих пациентов в спальне коммонеров. Джером выздоровел после чумы, но болезнь подточила его силы, и он медленно умирал от изнурительной болезни легких. Едва переступив порог, Бартоломью увидел отца Уильяма — тот помогал одному из послушников-бенедиктинцев зашивать чье-то тело в одеяло. Быстрый взгляд на комнату сказал ему, что это Николас, в свои пятнадцать лет самый младший из студентов в Майкл-хаузе. А ведь еще утром он, казалось, пошел на поправку… Бартоломью тяжело опустился на скамейку.
— Он умер так быстро, что мы не успели послать за вами, — сказал Уильям. Фанатичный огонь, который обычно горел в его глазах, угас, и вид у него был измученный. — Я выслушал столько чудовищных признаний, что в аду скоро не хватит места.
Бартоломью не мог решить, шутит францисканец или нет, но в лице его не было ни намека на веселье.
— Тогда, может быть, грешников станут принимать в рай, — отозвался врач, поднимаясь.
Уильям схватил его за рукав и потянул вниз. В ухо Бартоломью полился сердитый шепот.
— Это ересь, доктор, и я советую вам воздержаться от столь странных замечаний!
— Ваше убеждение, что в аду место ограничено, тоже странное, — парировал Бартоломью. Ему вспомнились слухи, которые ходили, когда Уильям только что появился в Майкл-хаузе, — будто бы он был инквизитором.
Уильям выпустил рукав Бартоломью.
— Не беспокойтесь, — сказал он, и врач увидел, как в глубине глаз монаха, пока тот обдумывал смысл его слов, снова вспыхнул огонь. — Я не стану вовлекать вас в богословский спор. Но мне недостает общества Элфрита. Он был человеком большого ума!
Бартоломью согласился и пожалел, что Элфрита нет в живых и некому поведать свои мысли и переживания. Элфриту, в отличие от Уильяма, Элкота или Майкла, Бартоломью мог бы доверить тревоги относительно чумы и колледжа. Кстати, раз уж он вспомнил о Майкле — Бартоломью не видел его со вчерашнего дня. Он поинтересовался, видел ли бенедиктинца Уильям.
На лице Уильяма промелькнуло любопытное выражение.
— Нет, — отозвался францисканец, — он куда-то ушел. Взвалил на меня ту еще работенку, сами видите.
Бартоломью показалось странным, что Майкл никому не сказал, куда идет, но он отбросил эту мысль. Он поднялся со скамеечки, размял ноющие члены и помог Уильяму снести Николаса вниз, через двор на конюшню. Они оставили тело у двери и поскорее удалились. Бартоломью знал: никогда больше он не войдет в конюшню без того, чтобы не вспомнить об Августе.
На следующий день, возвращаясь домой по Хай-стрит вместе с Греем, Бартоломью ощутил на лице первые крупные капли дождя: все утро собиралась гроза. Грей окликнул знакомого студента, и тот пригласил их в пансион Марии переждать ливень. Как и в пансионе Бенета, здесь тоже было тепло и пахло вареными овощами. Студент принес им вина с пряностями, и Бартоломью расслабился, согревшись и немного захмелев.
Он почти засыпал, когда вдруг понял, что Грей кому-то его представляет. Смущенный, он вскочил на ноги и поклонился ученому, который стоял перед ним. Из слов Грея он понял, что это новый глава пансиона Марии — Невилл Стейн. Бартоломью хорошо знал прошлого принципала, но тот умер от чумы еще до Рождества. Его преемник оказался мужчиной за сорок, с копной необычайно жестких черных волос, которые, казалось, стремились держаться как можно дальше от черепа.
Стейн жестом предложил ему садиться и, устроившись на скамеечке неподалеку, принялся расспрашивать о положении дел с чумой в городе. Некоторое время спустя он перевел разговор на Жиля Абиньи, который, похоже, немало времени проводил и в пансионе Марии. Здешние обитатели тревожились за него.
— У вас есть какие-нибудь соображения, где он может быть? — спросил Бартоломью, ожидая услышать в ответ тот же набор домыслов и беспочвенных слухов, которыми его потчевали в других местах.
Огонь в очаге затрещал и рассыпался искрами, и Стейн, прежде чем ответить, некоторое время смотрел на него.
— Не знаю, где он находится сейчас, но полагаю, что позапрошлой ночью я видел его в Кембридже.
У Бартоломью похолодело под ложечкой.
— Где? Как это случилось?
— Ну, по-моему, я видел, как он выходил из пивной у доминиканского монастыря. Я слышал, что он куда-то увез свою сестру, поэтому эта встреча засела у меня в памяти. — Стейн откинулся назад и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, что именно он видел. — На нем был плотный плащ, и он обернулся, когда я окликнул его по имени. Потом он быстро зашагал прочь, завернул за угол, а я бросился за ним, но, когда добежал, улица оказалась пустынна. — Он пожал плечами. — Боюсь, это все. Если бы меня попросили поклясться под присягой, я не стал бы утверждать, что это точно был Жиль. Но он определенно походил на него и бросился бежать, когда я назвал его по имени. Выводы делайте сами.
Как только дождь чуть поутих, Бартоломью с Греем откланялись. Стейн закрыл за ними дверь и немного подождал. Из небольшой каморки сбоку от коридора показался Барвелл. Стейн и Барвелл немного поговорили о чем-то вполголоса, потом Барвелл ушел, и вид у него был мрачный.
Неподалеку от доминиканского монастыря имелась пара пивных, но ни в одной из них никто не смог вспомнить Жиля Абиньи. Когда Бартоломью пустился в описания, толстяк
