что было для нее всем, для него ровно ничего не значило, подумала Джесс с отчаянием.
Джессика поднялась и свирепо посмотрела на него:
– Не смей больше прикасаться ко мне даже пальцем!
Луиджи в ответ только фыркнул пренебрежительно:
– С чего ты взяла, что я собираюсь до тебя дотрагиваться.
– Повторяю, не смей больше распускать руки, – пригрозила Джесс. Только ее отчаянная гордость помогала голосу звучать спокойно. – И вообще, вряд ли я могла бы говорить с тобой о чем-то, хотя бы отдаленно связанном с сексом, – тем более сейчас, когда ты уже получил от меня все, что тебе было нужно!
Лицо Луиджи исказила гримаса отвращения.
– Если ты способна додуматься до такого, то стоит ли удивляться, что ты кормишь баснями прессу?
Джесс стоило большого труда удержаться, чтобы не запустить чем-нибудь ему в голову. Она взорвалась:
– Скажи, Луиджи, если твоя драгоценная Моника заявит, что я для собственного развлечения грабила старушек, ты ей без труда поверишь?
– О чем ты?
– Подумай сам, – устало ответила Джесс. – У меня есть занятия поважнее.
– Например?
– Например, довести до конца работу, которую я делала для тебя, чтобы получить возможность вернуться на материк с завтрашним почтовым катером.
– С чего ты взяла, что завтра прибудет почтовый катер? – вежливо поинтересовался Луиджи.
Джесс бросила на него изумленный взгляд.
– Но ведь он приходит каждое утро? – неуверенно произнесла она.
– Только не в восьмибалльный шторм. – Он явно насмехался над ней. – Я вообще удивляюсь, как ты можешь даже подумать о том, чтобы плыть в такую погоду. Вспомни, какую колоссальную суматоху ты устроила из-за небольшого волнения на море, когда мы добирались сюда.
Джессика смутно припомнила, что действительно несколько часов назад ветер принялся завывать с жуткой силой, но тогда она так волновалась, что, наверное, не очень бы переживала, даже если бы даже крыша грозила рухнуть ей на голову. Так и не найдя что ответить, она пробормотала:
– Ладно, в любом случае мне нужно заняться работой!
– Не позволяй мне удерживать тебя от этого занятия, дорогая, – промурлыкал Луиджи, откровенно издеваясь над ней.
– Не собираюсь! – Джесс никак не могла понять, какой же именно изъян в ее характере, какой врожденный порок позволил ей полюбить мужчину, заслуживающего одного лишь презрения. – Я не могу оставить своих голубей голодными! – С этими словами она развернулась и пошла к двери.
Луиджи крикнул ей вдогонку:
– Боюсь, моя радость, что я незнаком с этой английской поговоркой!..
– Это не поговорка, дорогой, – прошипела Джесс, стоя в дверях. – В коттедже нет телефона, а я бы определенно не хотела, чтобы миссис О’Брайен подслушивала, как я разговариваю со своими закадычными друзьями из желтой прессы, – значит, само собой разумеется, что в моем распоряжении должна быть стая почтовых голубей!
Удовлетворение Джесс от того, что последнее слово осталось за ней, растаяло еще до того, как она добралась до гостиной. Ей вдруг показалась безумно нелепой сама идея, что она могла считать себя способной зарабатывать на жизнь словесными упражнениями. Она никогда не была искусной в обращении со словом. Ей очень часто не хватало слов, чтобы выразить свои мысли. То, что хоть однажды у нее все же нашлись нужные слова, – только исключение, которое подтверждает правило.
Джесс рухнула на диван, с ужасом осознавая, как близка она была к тому, чтобы сорваться. Она не пыталась обуздать свой гнев, только он ее и поддерживал, однако она уже не была уверена, насколько глубок источник этого гнева. Она обнаружила, что ее мысли постоянно возвращаются к опасным воспоминаниям, которых ей следовало избегать любой ценой. Джесс почувствовала, как что-то внутри нее сжалось от отчаяния. Надо же, Луиджи не подумал в чем-нибудь усомниться, когда предъявлял свои ужасные обвинения!
Подумать только, ведь она действительно испытывала угрызения совести от того, что у нее не было ни малейшей возможности признаться в своих наивных планах написать о нем «подпольную» статью! С болью вспомнила Джесс, как еще сегодня утром находилась во власти иллюзий и на самом деле собиралась признаться во всем, как только Луиджи вернется. Случившееся только что было похоже на роковое возмездие, воистину роковое, думала она. Ее предполагаемое стремление к журналистике было скорее по- детски наивным средством досадить отчиму, нежели истинным желанием писать, однако, по иронии судьбы, сейчас ее обвинили в принадлежности к такой разновидности журналистки, к которой она не чувствовала ничего, кроме отвращения.
Послышался стук входной двери. Джесс испугалась, но потом решила, что это, должно быть, пришла жена Робина с ужином. Однако через несколько минут ее снова охватила тревога, когда доносившиеся из холла голоса вдруг потонули в усиливающемся вое ветра, победоносно трубящего над домом, островом, морем, над всем миром… Ветер был хозяином здесь и нес с собой лютый холод.
– Это приходила миссис Робин с нашим ужином! – крикнул Луиджи с порога и не спеша прошел к камину, встал перед огнем спиной к Джесс. – Кажется, все на острове попрятались от бури… Бог знает, сколько она еще продлится, поэтому Робин принес нам столько еды, что мы спокойно сможем выдержать осаду.
Ощущение, что она оказалась в ловушке, заставило Джесс похолодеть. Ее единственной мыслью было спрятаться в спасительном убежище своей комнаты, она поднялась с дивана и побрела к двери.
– Нет, Джесс, подожди, – окликнул ее Луиджи, повернувшись.
– Подождать? Чего?! – Когда Джесс обернулась, в ее глазах стояли слезы. – Новых обвинений или новой порции твоих блестящих комментариев по поводу погоды?
– Проклятье, Джесси, если ты не имеешь отношения к этим статьям, то почему бы тебе так прямо и не сказать?! – взорвался Луиджи.
– Так и сказать? Чего стоит мое слово против слова твоей драгоценной Моники? Не хочу бросать слов на ветер!
– Перестань называть ее моей драгоценной! – проскрежетал Луиджи. – В любом случае, она не хотела верить, что это была ты… О боже! – простонал он, яростно замотав головой и бормоча что-то себе под нос по-итальянски.
Джесс развернулась и бросилась бежать. Рвущие сердце воспоминания о тех мгновениях, когда он в последний раз говорил по-итальянски, о хрипловатом дразнящем смехе, прозвучавшем тогда в его голосе, заставили ее невольно всхлипнуть.
Луиджи поймал ее в холле, зайдя вперед нее и преградив ей дорогу.
– Джесси, пожалуйста… ты просто не поняла! – стал уговаривать ее он, прижав к груди. – Я очень хотел тебе поверить… я не собирался обидеть тебя!
– Ты и не обидел! – в запальчивости солгала она, вырываясь. – Меня довела до такого состояния не обида, а… а полнейшее отвращение к тебе!
– Отвращение? – потрясенно переспросил он. – Джесси, надеюсь, это не связано с тем, что было между нами этой ночью?..
– А почему бы и нет? – задохнулась она, замотав головой, как будто этим могла уничтожить свои слова.
– Потому что для тебя это было в первый раз, и…
– Нет! Не первый! – закричала она. Эта новая ложь вырвалась у нее только потому, что она хотела заставить Луиджи замолчать. Но заметив растерянность, мелькнувшую на его лице, она поняла, что ей уже удалось заронить в его душу зерно неуверенности, и это придало ей сил упорствовать в своей лжи. – Не знаю, что натолкнуло тебя на эту нелепую мысль, – добавила она почти злорадно. – В любом случае, моя неприязнь направлена лично на тебя! Ты был готов отрицать свою любовь к Монике, когда хотел затащить меня в свою постель, а теперь другое – получив от меня все, ты стал перекладывать на меня свою вину!
