– О, спасибо, мистер Рейн. Конечно же, никакого вреда он не причинит, всего лишь доставит удовольствие нам, а не только девочкам. Одна мысль об этом делает меня счастливой.
Он на мгновение задержал ее руку в своей, но затем резко отпустил.
– Я сегодня же проинформирую леди Элинор. Я пошлю ей записку, как только вернусь домой.
– Да, и я тоже. Хочу принести ей свои извинения, – сказала Хоуп. – Фейт и я отправимся к ней утром. И я надеюсь, что вы все же пришлете ваших сестер на наше чаепитие.
Его лицо застыло.
– Нет. Не хочу, чтобы моих девочек хоть что-то связывало с этим учреждением! Я сказал именно то, что хотел сказать.
***
Джайлс раздобыл наемный экипаж и помог леди Элинор забраться в него. Она продолжала рыдать, пытаясь спрятать от него свое лицо, держа у своих глаз маленький квадратный кусочек льна. Как это было некстати. Слезы продолжали течь, но она отважно с ними боролась.
Джайлс с минуту терпел, но затем грубо произнес:
– О, ради Бога, позвольте мне. – Он придвинулся к ней, взял скомканный, мокрый платок из ее рук и засунул его в свой карман. После чего вытащил свой собственный носовой платок, обнял ее и стал мягко вытирать ей щеки.
От его прикосновений она напрягалась и заговорила, пытаясь справиться с икотой:
– Я... я... простите... я... не знаю... что не так... с...
– Молчите, – твердо приказал ей Джайлс. – Вы можете плакать, сколько пожелаете, но не стоит извиняться за это. Вы имеете право на эмоции.
Она была настолько удивлена, что заморгала, глядя на него сквозь слезы, ее тонкая фигурка содрогалась от судорожных рыданий.
Он подтянул ее к себе, подставив свое плечо.
– О, но... – Она попыталась отстраниться.
– Сейчас же прекратите. В этом нет ничего личного или непристойного, – усмехнулся он, но слова прозвучали, как приказ. – Вы – леди, которая находится в расстроенных чувствах. Будучи джентльменом, самое меньшее, что я могу сделать, это предложить вам свое плечо, на котором можно выплакаться. Я сделал бы то же самое для любой леди, так что больше об этом не думайте.
– О! – Она прекратила вырываться и прижалась к его плечу, как маленький, негнущийся кусочек дерева.
Джайлс нашел, что ее неуклюжесть странным образом вызывала желание защитить ее. Он слегка откинулся на сиденье так, что она, потеряв опору, в конце концов, оказалась полулежащей на нем. Мгновение, другое она продолжала оставаться напряженной, но постепенно ее тело расслабилось – совсем чуть-чуть. Время от времени она ловила себя на том, что непозволительно размякла, и на мгновение вновь напрягалась, но ритмичное покачивание движущегося экипажа и легкое поглаживание руки Джайлса, а также ее собственная усталость, – все играло против нее, заставляя поудобнее устроиться на его груди.
В течение минут десяти или несколько дольше они ехали в дружеском молчании; Джайлс, откинувшись на сиденье, а леди Элинор, почти лежа на его груди, его рука мягко, но твердо поддерживала ее. Но как только экипаж въехал на Лестер-Сквер[41], она, казалось, опомнилась. Сначала она резко оттолкнула от себя Джайлса и начала ерзать вдоль сиденья, пока не оказалась на расстоянии двух футов от него.
Хриплым, прерывающимся голосом она еле выговорила:
– С-спасибо, мистер Бемертон. Полагаю, что я уже оправилась от своего приступа...
– Выпустили пары.
Она резко выпрямилась:
– Я вовсе не
Джайлс вызывающе пожал плечами.
– Называйте, как хотите.
– Я
– О, это нельзя назвать «публично». Только вы и я. Наш маленький секрет.
Он лениво улыбнулся и прислонился к кожаной спинке сиденья, продолжая наблюдать за нею. Она задрала свой нос повыше, притворяясь, что ничего не знает об их отношениях. Он сидел, развалясь и наблюдая, как она снова выпрямилась на сиденье, подобно палке. Она одернула свое платье, чтобы не было ни единой складки, поправила шляпку, чтобы та тоже сидела прямо, ее рот сжался в прямую линию, выражавшую явное неодобрение.
К тому времени, когда они достигли Пикадилли[42], ее самообладание полностью восстановилось. Единственными признаками ее слез оставались слегка покрасневшие нос и глаза, а также влажный платок в кармане мистера Джайлса.
– Расскажите мне о вашей матери, – попросил он.
Она посмотрела на него с подозрением.
– Что вы хотите знать?
– Когда она умерла?
– В прошлом феврале. Но умирала она очень медленно.
– Вы скучаете по ней?
– Конечно! Мы были очень близки.
– И в чем же это выражалось?
– Во всем. Моя мать во всем от меня зависела, – гордо ответила она. – Я отвечала на всю ее почту, а она получала много писем, поскольку была весьма известна. Я копировала все ее бумаги, которые отправлялись издателю, поскольку мой почерк разборчив и опрятен. Я управляла нашим домом, поскольку все мысли матери витали слишком высоко и она не снисходила до обычных земных деталей. Она называла меня своей верной правой рукой.
– То есть фактически вы на нее работали.
– Неправда! Это возмутительное замечание. Вы не понимаете. – Она переместилась еще на несколько дюймов от него, посмотрела в окно и раздраженно произнесла: – Этот экипаж тащится очень уж медленно.
– А с тех пор, как она умерла, как изменилась ваша жизнь?
Она на мгновение задумалась.
– Почти не изменилась. Я живу той жизнью, которую она для нас построила, и продолжаю ее работу, поскольку это лучшее из того, что я могу.
Он осторожно поинтересовался:
– И у вас не было никаких собственных желаний, какой-то мечты, которую вы хотели бы осуществить?
– О, нет, – ответила она спокойно. – Моя жизнь с матерью была полна работы и полностью меня удовлетворяла.
В ответ на это мистер Джайлс поднял брови, но сказал только:
– Полностью удовлетворяла? Понятно. Не думаю, что вы имели обыкновение посещать какие-либо светские мероприятия, пока ваша мать была жива.
Она вспыхнула.
– Нет.
Она сжала губы, ясно давая понять, что больше не скажет ни слова.
– Пожалуй, некоторые скажут, что уже почти поздно присоединяться к брачному аукциону. Большинство молодых особ, только что выходящих в свет, лет на десять моложе. – Это было вовсе не по-джентльменски напоминать ей про ее возраст, но Джайлс не смог придумать ничего иного, что подтолкнуло бы ее выйти из своей раковины.
Ее щеки покрылись еще более темным румянцем. Борясь с собой, не желая объясняться перед ним, но, не желая, чтобы он сделал неправильный вывод, она твердо произнесла:
– Мой покойный отец составил завещание, в котором оставил мне состояние. Получить его я смогу после трех лет замужества. Моя мать большую часть своих денег завещала на различные очень важные благотворительные цели. – Она коротко, несколько смущенно передернула плечами. – Таким образом, у меня нет другого выбора, я должна найти себе мужа.
Джайлс сидел молча, думая о матери, которая больше заботилась о своих сумасшедших проектах, чем о благосостоянии дочери, которая посвятила ей свою жизнь.
– Вы испытываете отвращение к браку?
Между ее бровями залегла складка.
– Не совсем. В любом случае, нужда заставит.
Он высказался более прямо:
– Я не хотел бы, чтобы мой друг, мистер Рейн, женился на женщине, которая испытывает к нему отвращение. Я полагаю, что вам известно, он ухаживает за вами.
Она заколебалась, вертя в руках свою сумочку.
– Он ничего не говорил, но поскольку он оказывает мне знаки внимания, то да, я знаю. И я не думаю, что он мне отвратителен. Он – вполне приличный человек.
– Да, так. Он будет вам прекрасным, сильным, здоровым мужем.
Она уставилась на него, потрясенная.
Он учтиво продолжил:
– И, без сомнения, вы найдете утешение в тех детях, которые у вас появятся.
У нее слегка отвисла челюсть.
– Дети! – Последовала короткая пауза, после чего она дрожащим голосом произнесла: – Должна признаться, что я не думала о детях. Я считала, что я слишком...
Она занервничала еще больше и не закончила фразы.
Джайлс сделал это за нее:
– Вы не слишком старая
Она вспыхнула, немедленно выпрямилась и решительно произнесла:
– Я не давала вам разрешения использовать мое имя, сэр. И я уверена, что наша беседа стала весьма непристойной. Смотрите, мы приближаемся к Баркли-Сквер[43]. Мой дом всего лишь в нескольких шагах отсюда. Дальше мы поедем молча, пожалуйста!
Джайлс сидел, развалившись на кожаном сиденье, очень довольный тем, как он провел это утро.
