были здесь, за исключением Шервуда Андерсона, купившего себе ферму в Виргинии и переехавшего туда. Фолкнер вновь поселился в одном доме с Биллом Спратлингом и легко и естественно вошел в обычный богемный быт обитателей Французского квартала. По-прежнему четыре-пять раз в неделю вся компания собиралась большей частью у Спратлинга. Как и раньше, много и громко спорили, курили, пили самогонное виски из большого таза, стоявшего на столе. По утрам в воскресенье сходились у барона Шукинга, чтобы отправиться за город на пикник, и каждый раз повторялась одна и та же история: перед выходом решали позавтракать, выпивали на дорожку, потом завтрак перерастал в ленч опять же с выпивкой, и в результате о пикнике все забывали. Иногда развлекались тем, что стреляли из духового ружья из окна квартиры Шукинга, стараясь попасть прохожему ниже спины. Наибольшее количество очков в этой игре приносило попадание в монахинь из соседнего монастыря.
Когда пришел аванс от издательства за роман «Москиты», Фолкнер первым делом пригласил друзей, часть из которых послужила ему прототипами героев этого романа, на ужин в один из лучших ресторанов Нового Орлеана.
И тем не менее, несмотря на это богемное времяпрепровождение, на выпивки и развлечения, в душе Фолкнера в этот период шла огромная внутренняя работа, он чрезвычайно серьезно взвешивал свои первые шаги в литературе, происходила переоценка ценностей.
Много лет спустя он говорил, что 'Солдатскую награду' и «Москитов» он написал 'просто ради забавы'. Конечно, к этим словам, как и ко многим подобным заявлениям Фолкнера о собственном творчестве, следует относиться осторожно, памятуя о его любви к придумыванию мифов о самом себе. И 'Солдатская награда', и «Москиты» были, естественно, написаны не только ради забавы. В них молодой писатель искал свой путь, нащупывал средства выражения собственных, порой самому еще неясных мыслей и чувств. Верно, однако, и то, что, написав эти первые два романа, он почувствовал их слабость, умозрительность, придуманность. 'Позже, — говорил он, — я понял, что у каждой книги должна быть определенная тема, что такая тема должна быть у всего творчества художника'.
В те осенние месяцы 1926 года он и искал эту тему. Она нащупывалась уже в его ранних критических статьях, в которых он утверждал, что искусство 'преимущественно провинциально, то есть оно имеет свои корни непосредственно в определенном веке и в определенной местности', и заявлял, что американская действительность содержит 'неисчерпаемые запасы драматического материала'.
Теперь он открыл для себя эту «свою» тему. 'Я понял, — говорил он впоследствии, — что хочу написать об очень многом, и я могу упростить эту задачу, выбрав один округ и населив его достаточным количеством людей'. В другом случае, когда студенты спросили Фолкнера, собирался ли он написать в своих романах историю выдуманного им округа, он сказал: 'Нет, у меня не было намерения писать историческое полотно, я просто использовал подходящие инструменты, которые были под рукой. Я воспользовался тем, что знал лучше, то есть местностью, где родился и прожил большую часть моей жизни. Это как плотник, когда строит забор, использует молоток, который лежит рядом'.
Так родился Йокнапатофский округ с его центром — городком Джефферсоном. И тут произошло чудо. 'Я обнаружил, — говорил Фолкнер, — что моя собственная крошечная почтовая марка родной земли стоит того, чтобы писать о ней, что всей моей жизни не хватит, чтобы исчерпать эту тему'.
Фолкнер настолько был захвачен своим открытием, этот материал так его переполнял, что тогда, в Новом Орлеане, он с жадностью начал писать одновременно два романа — оба о жителях Йокнапатофского округа.
Материал первого романа, который писатель назвал 'Отец Авраам', был огромен, он охватывал несколько десятилетий жизни Йокнапатофского округа, включал в себя историю многих семей, нравственные и социальные проблемы громоздились одна на другую, и Фолкнер понял, что пока ему с этим материалом справиться не под силу. Рукопись романа 'Отец Авраам' осталась неоконченной. Но из этого источника Фолкнер черпал в течение многих лет сюжеты и характеры.
Тем временем он все глубже влезал в другой роман, проблематика которого была ему особенно близка и волновала. В центре его оказался быт городка Оксфорда, преобразившегося в Джефферсон, люди, которых он знал с детства, — потомки богатых плантаторских семейств, белые фермеры, выращивающие хлопок на небогатых землях вокруг Оксфорда, негры — потомки бывших рабов, то есть история американского Юга и история собственной семьи, наконец, его личный опыт человека, родившегося на рубеже XX века и выросшего в мире новой американской механической цивилизации. Все эти пласты истории, окружения, личного эмоционального опыта были использованы Фолкнером, когда он писал роман, оказавшийся прологом йокнапатофской саги.
В новом романе, который Фолкнер первоначально назвал 'Флаги в пыли' и который впоследствии получил название «Сарторис», впервые описывается город Джефферсон, центр Йокнапатофского округа, расположенного в Северном Миссисипи. Эскизные намеки на этот город уже появлялись в наброске «Холм» и в беглом описании городка Чарльстауна в романе 'Солдатская награда'. Но в романе 'Флаги в пыли' этот город приобретает вполне реальные черты, становится ясной его планировка — городская площадь, посреди которой высится здание суда, памятник солдату Конфедерации, старинные особняки бывших плантаторских семейств — Сарторисов, Бенбоу и других. В одном из зданий на площади — банк, президентом которого является старый, глухой и упрямый Баярд Сарторис, сын полковника Джона Сарториса, явственно напоминающий деда писателя.
Действие романа происходит вскоре после окончания первой мировой войны. С первых же страниц романа у читателя создается впечатление устойчивой патриархальности этого города. Символом незыблемости старинных обычаев и привычек может служить коляска, которую точно к положенному часу подает к дверям банка старый негр Саймон 'в полотняном пыльнике и допотопном цилиндре… На обочине стояла коновязь — Старый Баярд, брезгливо отмахивавшийся от технического прогресса, не велел ее срывать, — но Саймон ею никогда не пользовался'. Это* отъезд президента банка домой напоминает ритуал, к которому привыкли жители города как к заведенному раз и навсегда порядку.
Читатель входит в неторопливую, казалось бы, застойную жизнь городка Джефферсона, в быт семьи Сарторисов, и его сразу охватывает ощущение живучести старых легенд времен Гражданской войны.
Легенды не только в рассказах персонажей романа, они словно живут в духовной атмосфере городка, насыщают ее, они тесно переплетены с реальностью сегодняшнего бытия. Фолкнер так легко и естественно вводит эти легенды в ткань повествования, что создается впечатление, что прошлое не умерло, оно живо, иногда даже кажется, что оно более подлинно, чем настоящее.
Атмосфера легенды возникает уже на первой странице романа: 'Старик Фолз, как всегда, привел с собой в комнату Джона Сарториса… внес дух покойного в эту комнату, где сидел сын покойного и где они оба, банкир и нищий, проведут полчаса в обществе того, кто преступил пределы жизни, а потом возвратился назад. Освобожденный от времени и плоти, он был, однако, гораздо более осязаем, чем оба эти старика'.
Прошлое живет в сознании героев, оно напоминает о себе каждой мелочью в доме Сарторисов. Старый Баярд, возвращаясь домой, видит цветные витражи в окнах, которые в 1869 году привезла из Каролины его тетка Вирджиния Дю Пре, и вспоминает, как она рассказывала о гибели ее брата, каролинского Баярда Сарториса в Гражданскую войну.
Тот Баярд Сарторис был адъютантом у генерала армии южан Джеба Стюарта, и даже в этой компании храбрецов он выделялся безрассудной смелостью.
При этом, подчеркивает Фолкнер, все их лихие выходки совершались 'исключительно шутки ради — ни Джеб Стюарт, ни Баярд Сарторис, как ясно видно из их поступков, не имели никаких политических убеждений'.
Одна из таких «шуток» и стоила жизни Баярду Сарторису. Заскучав от безделья и посетовав на отсутствие кофе, соратники генерала Стюарта во главе с ним самим поскакали в тыл армии северян, ворвались в расположение штаба генерала Поупа, который успел сбежать, подняли переполох по всей линии фронта с единственной целью выпить кофе, приготовленный для Поупа.
Это безумное предприятие удалось им, и они уже скакали обратно под пулями преследующей их кавалерии янки. 'Стюарт держал в руке свою шляпу с плюмажем, и пряди его длинных рыжих волос, взлетая в такт бешеной скачке, полыхала ярким пламенем дикой отваги'.
Но Баярду Сарторису и этого казалось мало. Когда плененный им майор-северянин ехидно упомянул об анчоусах, оставшихся в палатке генерала, Баярд Сарторис, которому никогда не надоедало искать
