что на флоте неспокойно.
Меншиков, подтверждая догадку Корнилова, вздохнул и возвел глаза к потолку каюты.
— В этом Станюкович прав: и команды неспокойны, да и офицеры, особенно молодежь... Зачем на «Три святителя» грузили сегодня снаряды?
Корнилов ответил, глядя сурово в глаза Меншикову:
— Снаряды приняли по моему приказанию, отданному еще до вашего приказа о затоплении. Я не отменил приказания. На «Трех святителях» особенно неспокойно: команда и сейчас уверена, что мы выйдем в море. Если б я отменил приказ принять снаряды, матросы поверили бы, что корабль обречен, и наверняка бы взбунтовались... Ваша светлость, еще не поздно. Вы можете отменить приказ о затоплении, — мягко и просительно закончил Корнилов. — Приказ еще не объявлен.
На сером лице Меншикова проступил румянец. Он посмотрел в лицо Корнилову злыми глазами и ответил:
— Ни в коем случае! Адмирал, извольте отправляться на свой корабль и немедля объявите приказ. Вы и адмирал Нахимов отвечаете за сохранение порядка на рейде.
Корнилов и Нахимов откланялись.
Возвратясь на корабль с Нахимовым, Корнилов объявил командирам указанных кораблей приказ затопить их до рассвета на местах, обозначенных вехами.
— Приказ вам вручат, он будет подписан мной, — сказал Корнилов. — Снимите, господа, с кораблей, что успеете, в первую голову орудия, снаряды, порох. Корабли надлежит затопить до рассвета.
Нахимов одобрительно кивнул головой.
Капитаны отправились исполнять приказание.
— Павел Степанович, как друга прошу вас, останьтесь у меня: мне нужна ваша поддержка. С вами я буду спокойнее...
— Отчего же-с! Останусь, если дадите чаю... Прошу-с послать шлюпку и доставить сюда старика Могученко. Он нам понадобится: у него на «Трех святителях» сын в матросах. И еще-с: пошлите сигнальщика на салинг, пусть докладывает, особенно что на «Громоносце».
Корнилов отдал распоряжения, о которых просил Нахимов.
На темном рейде началось движение кораблей. Обреченные на затопление корабли и фрегаты, буксируемые гребными судами и ботами, занимали определенные им места. Верхние стеньги оголенных мачт на всех кораблях были уже спущены, что придавало кораблям непривычный для взгляда «кургузый» вид. Команды с кораблей не сняли, потому что надлежало еще разгрузить их по возможности быстро.
Почти полный месяц, склоняясь к закату, светил очень ярко. Корнилов и Нахимов, стоя на мостике «Ростислава», следили за установкой кораблей. Последним прошел мимо корабль «Три святителя». Командир корабля не захотел воспользоваться услугами буксира, и под дуновением берегового ветра корабль шел, поставив нижние паруса.
— Deids![14] — воскликнул Корнилов. — Он и не думал разоружаться!
«Три святителя» подошел к вехе, мгновенно убрал паруса, положил якорь и, развернувшись, стал точно в линию с прочими кораблями.
— Молодец! — похвалил Корнилов и, спохватясь, что похвала его отзовется больно в сердце Нахимова, прибавил: — Любезный друг, вам больше всего жаль вашу «Силистрию»?
— Почему же-с? «Силистрия» плавает уже больше двух десятков лет. Теперь это лохань, а не корабль. Да-с! А как дивились англичане на Мальте, когда я снаряжал там «Силистрию»! У них с таким великолепием снаряжаются одни королевские яхты-с... Но «Трех святителей» жальче. После Синопа — такая участь. Горько-с!
Когда корабль «Три святителя» стал в линию с другими, оттуда донесся неясный гул множества голосов. Услышав крики, зашумели матросы и на баке «Ростислава»: они еще не брали из сеток коек, но матросов никто и не пытался загнать в кубрик ко сну. Офицеры «Ростислава» тоже все находились на палубе.
— Сигнальщик, видишь? — окликнул Корнилов.
— Вижу! — ответил с мачты веселым голосом сигнальщик. — Команды на палубах. Братишки шумят, а что, неизвестно...
— Смотри, что на «Громоносце»! — приказал Нахимов.
— Есть! — ответил сигнальщик и через минуту доложил: — Вижу. От правого борта фрегата «Громоносец» отвалил вельбот.
— Куда идет?
— К Графской.
— Больше на «Громоносец» не смотреть!
— Есть!
— Я так и думал, — тихо, чтобы не услыхали на шканцах, сказал Нахимов, — он струсил, сбежал.
— Вы думаете? — усомнился Корнилов.
— Будьте уверены-с! Меншиков бросит и нас и город на произвол судьбы... Нам с вами надо ехать немедля на «Три святителя».
В эту минуту близ корабля с кормы послышался плеск весел.
— Кто гребет? — окликнули с «Ростислава».
— Матрос! — ответили с лодки.
Нахимов крикнул:
— Это ты, Андрей Михайлович?
— Точно так, Павел Степанович! — ответил из шлюпки Могученко.
— Греби к правому трапу. Оставайся в шлюпке. Подожди.
— Есть!
— Пойдемте в каюту, там удобнее поговорить, — предложил Корнилову Нахимов. — Сигнальщик, с селинга долой!
— Есть!
Адмиралы затворились наедине в каюте. Близился рассвет. Месяц закрыло тучей. Над водой сделалось холодно, но команда «Ростислава» оставалась на баке и офицеры не покидали мест у сетки на шканцах. Крики, то затихая, то разгораясь, по-прежнему доносились с обреченных кораблей.
На рассвете Корнилов приказал просемафорить на линию заграждения, чтобы шаланды и гребные суда, назначенные принимать тяжести, а затем и людей, отошли от затопляемых кораблей. Вслед за тем пяти пароходам, в том числе и «Громоносцу», подали сигнал: стать в линию вдоль затопляемых кораблей левым бортом к ним на расстоянии кабельтова, не класть якорей и держаться на парах.
Когда пароходы заняли свои места («Громоносец» пришелся против «Трех святителей»), крики на кораблях затихли.
Корнилов и Нахимов сели в шлюпку и с Андреем Могученко на руле направились к входу на рейд.
В беседе наедине Корнилов и Нахимов согласились, что им предпринять. Нахимов уверял Корнилова, что открытого возмущения быть не может. Он догадывался, что экипажи семи обреченных кораблей все еще не теряют надежды, что приказ отменят, и выигрывают время до подъема флага. Матросы не сомневались, что флаги будут подняты и на обреченных кораблях. А если поднимут флаги, то при свете дня на глазах у всего Севастополя флагов не спустят. Корнилов согласился, что он не решится ни распорядиться спуском флагов, ни топить корабли с поднятыми флагами. И, стало быть, приговоренные корабли выгадывали день жизни. Очевидно, вся сила была в команде корабля «Три святителя». Туда и направились адмиралы. Пароходы назначались затем, чтобы устрашить непокорных и в случае нужды ускорить их потопление снарядами в подводную часть кораблей.
