И еще один человек не поднял руки — это была Таня. Она сидела в углу, съежившись и забившись, как маленький зверек.
Сосед справа, счастливый всеобщим братством, повернул к ней лицо.
— А ты чего спишь?
Но тут же вмешалась девушка.
— Оставь ее, Коля. Она не наша! Она с ним приехала.
— А-а… — протянул Коля, и разочарование, жалость и презрение отразились на его лице. — С ним!.. А-а…
И тут распахнулась дверь, вбежала растрепанная девушка.
— В клубе дерутся! — выкрикнула она.
Сафонов вскочил первым.
— Витя, Юра! — И кинулся к дверям.
Комната стремительно опустела.
Новиков взглянул на посеревшего Белова и ринулся к дверям за остальными.
Около клуба, длинного барака, увешанного плакатами, клубилась толпа, слышались крики и ругательства.
Новиков ворвался в помещение. Музыка еще играла, но танцы прекратились. У стены стоял парень с красной повязкой, с разбитым лицом, а двое других держали его за волосы и постукивали головой о стену.
— Теперь грамотный? Грамотный? — приговарил один из них.
Новиков кинулся вперед.
— Тихо! — закричал он.
Все посмотрели на него, и тут же сбоку вынырнул какой-то парень.
— А это кто такой шумный?
Новиков успел перехватить его руку, другой ударить в подбородок, и тот запрокинулся навзничь. Но тут же его сзади ударили по голове. Он упал. Его ударили ногой в бок. Он откатился, успел вскочить, прижимаясь к стене, смаху ударил в чью-то наглую физиономию — та провалилась. Заметил кастет, успел схватить руку и рванул ее на излом. Закричали страшным голосом.
Свет погас. Кричали. Потом принесли фонари. С улицы кричали:
— Мы еще встретимся с тобой, падло!
Фонарь высветил рубильник. Включили. Зажегся свет. Стали осматриваться. Новиков с удивлением увидел Таню.
— Ты здесь? — спросил он.
— Конечно.
Сафонов прижимал платком щеку. Платок был в крови.
— Железкой ударили, — объяснил он.
— Распустили вы шпану, — сказал Новиков.
— Есть немного, — Сафонов кивнул и улыбнулся. — А где ты драться научился?
— Где? — Новиков держался за голову. — Я же здесь вырос, а не за границей.
— Что у тебя? — спросила Таня и достала платок.
Новиков поймал вопросительные взгляды.
— Журналистка из Москвы. Дронова, — представил он Таню.
Таня неуверенно улыбнулась.
На нее смотрели доброжелательно.
— На какой материал сразу вышли, — сказал Сафонов. — Вы от какой газеты?
— От журнала, — вмешался Новиков, — от молодежной редакции. Где я драться научился? — перевел он разговор. — В детдоме рос, на заводе вкалывал, на флоте четыре года, так что скучать не приходилось.
— И нам скучать не приходится, — сказал кто-то из ребят.
Все засмеялись. Всем уже нравился этот представитель из Москвы. Нравилось, что он такой: умел драться, умел говорить на «ты», нравилось, что он был в детдоме, был тоже работяга и служил на флоте — в общем, свой парень.
— Главное, — сказал Новиков упрямо, потирая голову, — это сроки. — Таня стояла рядом с Сафоновым, и тот что-то говорил ей, и она слушала и кивала, и улыбалась, и чем-то они были похожи. И оба молоды. — Сафонов, — окликнул его Новиков, — сроки, понял? Не для Белова и не для Гринберга, не для меня и не для дяди, а для комбината, для страны, для нас всех!
Сафонов улыбнулся и оглянулся на Таню. И та тоже улыбнулась, будто они были уже из одной компании.
— За нами, — сказал Сафонов, — дело не станет. Верно, ребята?
Все кивнули. И Таня тоже с ними.
— Ты приходи на собрание, — сказал Сафонов и улыбнулся даже несколько покровительственно, как младшему. — Послушаешь народ.
— Приду, — кивнул Новиков. Обнял за плечи Сафонова, сказал искренне: — Эх, ребята! Если на кого надеется Россия, Советская власть, так это на вас!
И никто из ребят не удивился.
Это была картина века. Они шли в темноте и пели «Марчука». Все свои ребята! И тут же в ночи светилась стройка и бухало, и ахало железо. И все было свое, все было сделано своими, вот этими руками. ГЭС. Величественная. Мощная. Знамение века.
Настало утро, и люди шли на работу — все одинаковы», в одинаковых телогрейках и робах, в касках, мимо одинаковых бараков. Они всешли водну сторону, как приливная волна, — на работу.
Новиков смотрел на них из окна Дома приезжих. Таня стояла рядом.
— Смотри, как они идут, — сказала она.
— Как?
— Красиво.
— Красиво.
— Хорошие ребята!
— Нормальные парни.
— Нет, — не согласилась она и засмеялась вспоминая. — Я видела, какой ты вчера был растерянный. Растерялся?
— Когда? — он недовольно покосился на нее.
И она счастливо рассмеялась.
— Когда они подняли руки. Все!
Он коротко посмотрел на нее.
— Тебе весело?
— Очень! Хорошие ребята, — повторила она. — А Сафонов просто настоящий парень.
— Нарвется этот твой Сафонов когда-нибудь, сломают ему хребет.
— Кто?
— Найдутся. Ему дай волю, так он действительно вообразит, что он пуп земли, а он бригадир, строитель. Вот и строй.
Она смотрела на него остановившимся взглядом. Он не видел ее, смотрел на улицу, на людей, идущих на работу.
— Все до поры до времени. Правдоискатели! Трахнутся о жизнь головой, растеряются и завоют. А Сафонова надо придержать — для работы он хорош, энтузиаст, а людей смущать не надо.
— Ты же не завыл, — тихо сказала она.
