Он прошелся по комнате. Сын сидел за столом, тыкал вилкой в колбасу. Дронов остановился. Долго тяжело думал, опустив глаза в пол. Еще прошелся. Опять остановился. Еще подумал. Мысли были трудные, тяжелые. Посмотрел на сына.
— Надо тебе за сестру заступиться.
— А я при чем? Она сама взрослая, сама гуляла.
— Да-а… — задумчиво протянул Дронов. — Говно ты мое, а не сын.
Он еще раз прошелся, подумал еще. На кухне всхлипывала жена. Сын, дурной, таращил на него глаза, и не было от него никакого прока. А в дальней комнате лежит, отвернувшись к стене, дочь — надежда семьи. Был дом. Не стало дома! Был покой. Один прах остался! Здорово его, Дронова, резанули. Под корень! Намертво! А ведь вроде жил тихо, спокойно, открыто жил, никому не завидовал, рад был и своему и чужому счастью, горе мог разделить и с незнакомым ему человеком, ведь все — люди; так нет же, надо было кому-то тронуть его, кому-то он помешал жить, стал поперек. Ну ладно!
Жена с тревогой и испугом в глазах смотрела, как расхаживает ее спокойный муж по комнате и что-то шепчет, и скрипит зубами, и сжимает кулаки.
— Ваня, — сказала она заботливо, — хоть ты успокойся. Что ты себе душу травишь? Ну что теперь поделаешь?..
Муж остановился, будто наткнулся на стену, глянул на нее.
— Вот думаю, что поделать. — И ухмыльнулся зло и насмешливо.
— Успокойся, Ваня. Выпей. Душа отойдет.
Он машинально взял стакан, поднес к губам. Водка! Сжал стакан с остервенением. Рассыпалось стекло. Ладонь была в крови.
Жена заплакала, она была перепугана, она никогда не видела своего мужа таким.
— Ваня!.. Ваня!.. Что ты делаешь? Господи! Таня! — позвала дочь. — Таня!..
Испугался и сын.
— Ты чего, отец, чего?..
Дочь, Татьяна, выбежала, кинулась к нему, обняла за шею, стала целовать сквозь слезы.
— Папа, не надо!.. Не надо!..
Окружили его, заобнимали. Все как дети малые, один он, Дронов, взрослый человек, и потому он один за все в ответе.
— Все в порядке, все в порядке, — успокаивала его дочь. — Все будет хорошо.
— Что все в порядке? — И Дронов усмехнулся. — А хорошо — будет. Должно быть!.. Отпустите, пойду руку замою. Сами перепугались и меня в грех ввели. А ты, — сказал он сыну, — помоги матери убрать, а то кавардак навели.
Он перевязал руку. Долго стоял у окна. Думал. И вдруг — придумал. Да так, что самому страшно стало. Мотнул даже головой.
— Да нет. Нет! — сказал вслух.
Жена услышала и вновь забеспокоилась, тревожно поглядывала в его спину.
У Дронова пот выступил на лбу, но мысль не уходила. Не покидала, сверлила, жить не давала.
Дронов закрыл глаза. Капли пота текли по лицу. Открыл. Видать, от правды и от жизни никуда не денешься, никуда не скроешься!
— Не достанешь! — повторил он вслух. — Ты меня достал. До самого! И ятебя достану!
Жена прислонилась к его спине.
— Что теперь будет, Ваня? Что теперь будет?
— Успокойся, ты жена честного человека. Успокойся. — Это был опять все тот же спокойный, уравновешенный, уверенный ее муж. Дронов Иван Васильевич. — Следи за Татьяной и никуда не выпускай…
Он прошел в комнату к дочери. Дочь лежала ничком. Присел рядом.
— Таня, послушай меня. Подожди неделю. Уважь отца. Не может быть так все, я согласен.
Поздно вечером он сидел на кухне за столом, в очках, перед листом бумаги. Подумал. Потом сказал вслух, себе: «Список дел». И записал. Подумал и еще раз сказал: «Первое — взять отпуск».
Дронов стремительно прошел через весь цех, ткнул в мастера заявлением.
— Николай Николаевич, подпиши.
— Что? — вздрогнул мастер. — Что подписать?.. За свой счет? Не дам, работать некому! С рукой что?
— Рука в порядке, — отмахнулся Дронов.
Мастер пошел боком в сторону, считая разговор законченным.
— Погоди, куда побежал! — Дронов схватил его за локоть, так, что все посмотрели в их сторону. — Ты прочти сначала — потом беги!
— Чего хватаешь? — Мастер был маленького роста человек и очень желчный. — На неделю? Кто ж тебе даст на неделю?
— Читай!
— Ну?.. «Личные причины». Какие «личные причины»?
— Мои — личные причины.
— Понимаю, что твои — не мои, а какие? Заболел кто?
— Здоровы все, бог миловал! Я написал: «По личным причинам»!
— А какие?
— Тебе какое дело?! Мои причины!
— Раз никакого дела… — сказал мастер, но успел перестроиться. — Никто тебе недели не даст — ни по личным, ни по каким.
— Давай сюда! — Дронов вырвал из рук заявление и пошел быстро через цех.
Перед дверью кабинета начальника цеха он остановился, кивнул секретарше.
— У себя?
— У себя, — сказала женщина. — К нему нельзя, у него Казачков.
— Подождем. — Дронов привалил свое огромное тело к косяку и застыл, глядя неподвижно перед собой.
— Валя, Иван Матвеевич у себя? — Мастер покосился на Дронова.
— Он с Казачковым. Мастер ткнулся в дверь.
— Погоди, Николай Николаевич, — Дронов отвел его рукой. — Вместе пойдем.
— С ума сошел?!
Секретарша посмотрела с удивлением.
— Ты думаешь, что делаешь? — сказал мастер тихо, он не хотел скандала.
— Не зуди.
Дверь открылась, вышел начальник техбюро Казачков, покосился на Дронова, поздоровался с мастером: «Здравствуй, Николай Николаевич».
Дронов шагнул в кабинет.
— Здравствуйте, Иван Матвеевич.
— Здравствуй, — сказал начальник. Головы он не поднял.
Мастер прошел вперед и сел на стул.
Дронов ждал стоя.
— Садись, — сказал начальник. — Что у тебя?
Он взял заявление. Прочел. Отложил.
— Неделю не дам, три дня.
— Три мало, за четыре управлюсь.
— А что за дела?
— Есть.
Начальник поднял голову и посмотрел на Дронова, взял ручку, спросил у мастера:
