— Людей отпускаешь, а справишься? Жаловался, что работать некому.
Мастер помолчал.
— Справимся, — сказал он обреченно.
Начальник подписал, подвинул бумагу.
— К Вале.
— Спасибо, — сказал Дронов. — До свидания.
— До свидания.
— Неприятности какие, Иван Васильевич? — спросила секретарша, подкалывая заявление.
— Все нормально.
— Я вижу, вы на Николая Николаевича накинулись.
— Сам виноват: под горячую руку лезть не надо. До свидания, Валя.
— До свидания, Иван Васильевич. Приятно провести время!
— Спасибо.
Они сидели в павильоне соседнего парка, восемь взрослых мужиков, все семейные, все отцы, с одной работы, из одного цеха.
На столе, кроме пива, водки и хлеба с нарезанной колбасой, ничего больше не было.
Взяли стаканы, подняли.
— Гуляй, Иван Васильевич!
— Спасибо. — Он церемонно обошел все стаканы. — Спасибо за компанию! Спасибо, что уважили!
Чокнулся с мастером. Мастер спросил:
— Что делать-то будешь?
— Есть. Будем! А то рука засохнет.
Выпили водку. Записи пивом. Взяли хлеб, колбасу. Стол сразу опустел.
…Уже допили пиво и съели закуску.
— Пошли, мужики?
— Спасибо тебе, Ваня, за угощение!
— По домам.
— Хорошо посидели.
— Подожди, — сказал Дронов. — Сейчас еще возьмем, сидим хорошо.
— Разгулялся, Иван Васильевич!
— Живем один раз! Деньги честные, трудовые! Свои.
И уже пели. Весь стол был заставлен пустыми и полными кружками пива и закуской — выпили, видно, здорово.
Пели, закрыв глаза, чувствуя друг друга через песню:
Прощались. Дронов расцеловался с каждым.
Мастер спросил:
— Ты на меня не обижаешься?
— Обижался бы — так…
В охотничьем магазине он купил двустволку. Осмотрел покупку и кивнул продавцу.
В просторном подвале-мастерской домоуправления тускло горела одинокая лампочка. С открытки на стене смотрел Юрий Гагарин. Улыбался и держал голубя в руках. Еще на стене висело несколько табель- календарей прошедших, ушедших лет, все исчерканные, исписанные телефонами и именами. Текущий год — 1965-й — был заполнен только наполовину и выглядел среди других новеньким и свежим — его еще надо было прожить.
Дронов огляделся. Закрыл дверь на ключ. Тронул тиски. Поставил мягкие алюминиевые губки. Взял в руки ножовку. Примерил… Кивнул. Еще раз глянул на Гагарина и улыбнулся. Кивнул и плакатам майских и октябрьских праздников. Осторожно развернул сверток — блеснули вороненые стволы ружья…
На пустом кухонном столе в ряд, как солдат, расставил десять охотничьих патронов.
Убирал их по-одному, ведя счет, в мешок. Два последних отложил отдельно.
Он вышел из ГУМа. В руках были покупки и чемодан. Он остановился среди толпы. Разложил чемодан. Открыл. Переложил все покупки.
На той стороне, у Мавзолея, собрались люди — шла смена караула.
Электричка мягко пошла вперед, набирая ход, и Москва за окнами побежала назад все быстрее и быстрее, не в силах догнать поезд.
В вагоне было тесно. Люди стояли в проходах. Плакал и никак не мог успокоиться ребенок.
Они играли в домино: Дронов, два железнодорожника и парень с металлическими зубами. Били с размаху по чемодану.
За окном бежали, подпрыгивая, телеграфные столбы, и рвали воздух встречные электрички.
Он вышел на привокзальную площадь, за спиной мешок, в руках — чемодан. Огляделся. Заглянул в бумажку и зашагал в сторону автобусов.
Внизу текла Ока, широкая и покойная. На реке было пусто, и, кроме бакенов, ничего не было видно. На лугах стояли стога. В небе полз, карабкаясь выше, самолет. Тишина уже легла над землей и лежала густо и неподвижно.
Залаяла собака.
— Есть кто дома?
— Замолчи ты. Перестань. Вам кого?
— Козловы здесь живут?
— Здесь, — сказала женщина настороженно, приглядываясь к гостю.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— Василь Никифоровича можно видеть?
— Можно. Вась! К тебе. Проходите…
— Чего там? — От дома шел мужчина, в сандалиях на босу ногу, под телогрейкой проглядывала майка, на голове — зимняя шапка.
— Пришли к тебе, — сказала женщина.
— Слушаю, — мужчина посмотрел на гостя.
Дронов, улыбаясь, снял мешок, поставил чемодан, шагнул вперед.
— Здорово, Вася!
— Здрасьте.
Гость обнял хозяина, прижал к себе. Тот удивился, но не сопротивлялся.
