– Коли помру, значит, время мое за кромку заступать приспело! А тебе-то какая с того печаль? Поди вон, покуда людей не созвала!
Будто кто на ее зов явится! Верхогрызка всех страшит – никто в ту избу не сунется, где она гнездо свила… Ори не ори – никто сюда не придет. Будто заранее догадывался волх о страшной болезни, в Кутихиной избе поселившейся… Будто?..
– Давно ли кашляешь, Кутиха? – поинтересовался я. Старуха смягчилась, пробурчала:
– Сколь живу – столь и кашляю…
Чужак… Знал о Верхогрызке, потому и сказал, что никто меня здесь искать не будет! А Кутиха бедой своей, небось, уже не одну жизнь спасла! Хорошо, что я ее мечом не стукнул…
– Уходи!
Поздно… Ежели приметила меня девка – за мной пойдет. А как не приметить?.. Вопли, с Княгинина двора доносящиеся, стихать начали… Теперь по избам шарить станут…
– Успокойся. – Я устало присел на полок к старухе. – Не боюсь я болячки твоей. Поздно мне бояться чего бы ни было…
Кутиха упала лицом вниз, заскрипела зубами по дереву полока, а от спины ее будто белое марево отделилось, двинулось ко мне, покачиваясь в темноте туманным облаком:
– Меня не б-о-оишь-шь-ся?
Вот и довелось с той свидеться, что мать мою унесла. Думал, увижу ее и испугаюсь, а страха не было. Лишь возродилась в душе прежняя ненависть да клятвы мальчишечьи. Клялся – отомщу убийце, кем бы ни был он… Давно это было, а казалось, будто вчера только…
– Иди сюда – поглядим, – сказал спокойно.
Марево остановилось, проглянуло сквозь него человечье лицо – холодное, с губами синими и щеками впалыми:
– От объятий моих, красавец, тебе плясать захочется, да так, что лишь Белая – Морены посланница – ту пляску остановить сможет! От поцелуя моего схлынет краска с твоего лица, замучит жажда, задавит грудь камень тяжкий…
Стерва! Еще пугать меня вздумала! Пуганый я да битый – слыхал, как родственница ее дальняя – Чума, в огне визжала. На ту управа нашлась, так и на эту сыщем!
Я углядел на стене длинный кнут, каким коров погоняют, сдернул его, прищелкнул о полок:
– Иди сюда, тварь!
Кутиха, перестав кашлять, ожила сразу, поползла подальше от угрожающе качающейся тени и кнута, что даже коровью кожу до крови продирал. Верхогрызка замерла, потянулась ко мне руками – тонкими, цепкими, словно крючья.
– Меня взять хочешь? – Я взмахнул кнутом, полоснул по ее рукам. – Получай!
Плетеная кожа легко прошла сквозь белое марево, рассекла его на рваные клочки, ударила громко об пол. Верхогрызка взвыла, качнулась ко мне – едва отшатнуться успел да еще раз полоснуть кнутом. Я разъярился, а она и вовсе зашлась – зашипела, точно змея, закружила по клети, норовя со спины зайти и вцепиться намертво, как раньше к Кутихе цеплялась. Она опыт немалый имела, да и мне не впервой спину было сберегать. Спина в любом бою – первая мишень, потому и учил меня Ролло сперва о спине своей заботиться, а уж затем о прочем. Одно было худо – не сталкивался я еще с такими шустрыми бабами… Кружилась Лихорадка, словно вихрь, – едва поворачиваться да хлестать призрачное тело успевал… Уж и промахивался иногда…
– Вот тебе! – неожиданно вклинился в свист Верхогрызки чей-то голос.
Пролетело мимо меня полено, ткнулось прямо в середку туманного марева. Кутиха! Подползла к печи да швырнула то самое полено, которое мне отдавать не желала… Хорошо, в меня не угодила…
Верхогрызка застонала по-человечьи, туманом на пол склонилась и, странно заламывая к потолку белое лицо, поползла, растекаясь, к Кутихе. Та углядела, сжалась в комок, не смея убегать от девки, с которой всю жизнь мучилась…
Добить тварь!
Я заступил Верхогрызке путь, полоснул кнутом по запрокинутому лицу. Она пискнула слабо, отклонилась, быстро заскользила туманной дымкой мимо меня – чуть не по ногам. Не разбирая, где тело у ней, а где голова, я принялся лупить по туману. Пот застил глаза, ноги не держали, да нельзя было останавливаться. Уже совсем тихо подвывала Верхогрызка! Еще немного – и все… Не будет она больше у малых детишек матерей и отцов отнимать, не будет за чужими спинами жировать, не будет страх на печища наводить!
– А-а-ах… – застонала в углу Кутиха.
Я обернулся. Незамеченный мной туманный клочок медленно вползал на ее спину, всасывался в тело. Приживется – и вновь наберет былую силу!
Кутиха смотрела на меня жалобно, чуть не плакала…
– Я ничего не могу… – прошептала вдруг и зашлась глухим кашлем.
Не было у меня выбора. Не от моего кнута, так от Верхогрызки умрет Кутиха. Все одно – недолго ей жить осталось. Истощенная Лихорадка все соки из нее высосет, что остались еще…
– Задирай рубаху! – заорал я старухе.
– Нет!
– Задирай, дура! – Я крутанул Кутиху лицом к стене, не глядя на ее слабые рывки, сорвал исподницу, обнажил дряблое старческое тело.
Кнут свистнул, опустился на сухую желтую кожу. Кровь брызнула мелкими каплями. Кутиха пискнула глухо и рухнула на пол лицом вниз, будто мертвая. Вот и ладно, что обеспамятела, – боли не почует… Я еще раз ударил. Кровавая полоса легла подле первой, из спины Кутихиной послышался легкий всхлип. Когда бы мог подумать, что буду бесчувственную старую бабу кнутом по спине охаживать? А пришло время – хлестал, сжав зубы, силясь не замечать глубоких рубцов на коже да не ощущать тяжести набрякшего от старухиной крови кнута.
– Ух-о-о-ожу…
Сизая дымка вытекла из маленького сморщенного тела, плавно скользнула к двери.
С этим кнут уже ничего не мог поделать. Дымка текла ровно, но вдруг, наткнувшись на полено, резко свернула в сторону. Осина! Полено было осиновым!
Я плашмя кинулся на пол, ухватил круглый край, швырнул полено в уже почти скрывшуюся за дверью Верхогрызку. Оно звонко шмякнуло о порог, отскочило, громыхая покатилось обратно. На круглом боку алело большое размытое пятно.
– Не трогай. – Кутиха не могла шевельнуться, лишь смотрела на меня ясными чистыми глазами. – Сжечь его надо… Не думала… что сможешь… Она очень сильна…
– Была. – Я приподнял старуху, плеснул водой на раны. Как только жива она осталась?
Кутиха легла на лавку животом, шепнула:
– Печь затопи да поешь, коли что найти сможешь…
– Не ты ли гнала недавно?
– Так то недавно… – Она вздохнула, закрыла глаза. Ничего, оклемается… Та хвороба пострашней была, чем просто спина порванная. Коли от Верхогрызки не сгинула, значит, и от кнута оправится…
Я разжег огонь, выгреб из-под полка скудные запасы. Бежать все одно нельзя – погодить следует, пока сыск утихнет…
Печка уж трещала весело, а бабка сочно похрапывала, когда раздался стук в дверь. Я метнулся за печь, хватился за оружие. Кто там? Чужак обещал – здесь искать не станут.
– Кутиха!
Голос мужской, громкий да уверенный. Вой, похоже. Знать, шибко я Княгине нужен, коли в избу к Верхогрызке сунулись отыскивать…
– Пошел прочь! – еще не отойдя от сна, сипло рявкнула бабка.
За дверью иного и не ждали, покорно потоптавшись на пороге, вой спросил:
– Нет у тебя там никого?
Кутиха весело подмигнула мне, ответила:
– А ты зайди да глянь. Может, девка моя тебе по вкусу придется, станешь ее на своей спине носить да целовать-миловать!
