Морин улыбнулась.
– Нам с Бриджит приходилось выполнять работу и посложнее, – мягко ответила она. – А теперь я доложу о вас, мисс.
– Очень хорошо. Если тебя спросят, просто скажи, что я хотела узнать последние сплетни.
– И вы их узнали, – кивнула Морин и открыла розовую дверь.
– Мисс Фишер, госпожа Эндрюс, – объявила она звонким голосом уроженки Донегола, и Фрина вошла в комнату.
Более розовое помещение трудно было себе представить. В соответствии с модой в нем не было ни тюля, ни кисеи, ни кровати с балдахином. Но стены украшали обои с розовыми цветами на розовом фоне, на полу лежал розовый ковер, сделанный по эскизу Уильяма Морриса,[45] два торшера и настольная лампа были розовыми от абажура до подставки. Фрина, одетая в угольно-черный и зеленый, создавала в таком интерьере цветовую дисгармонию.
Лидия в дорогом, ослепляюще розовом шелковом халате полулежала в шезлонге под розовым бархатным покрывалом. Фрине показалось, что она попала в страшный сон. Лидия была точь-в-точь похожа на куклу – вьющиеся светлые волосы, нежная фарфоровая кожа, мягкие пухлые ручки… Фрина присела на что-то мягкое и спросила с сочувствием в голосе – во всяком случае, она надеялась, что с сочувствием:
– Лидия, как вы себя чувствуете?
– Мне очень плохо, и никто ко мне не приходит, – отозвался детский голосок, похожий на комариный писк. – Я послала за вами несколько часов назад и ждала все это время.
– Простите, Лидия, но меня не было в гостинице, когда вы посылали за мной. Я приехала, как только смогла. У вас был доктор?
– Да, но он не может понять, чем я больна. Но ведь я больна. Какая несправедливость! Джон ест то же, что и я, и не болеет. И сейчас его нет дома. Он такой жестокий!
– Может, вы все-таки едите что-то, чего не ест он? – спросила Фрина.
Лидия наморщила свой гладкий лобик.
– Только шоколадные конфеты. Он их не любит.
– Бедная Лидия! Вы хотите чего-нибудь? Чашку бульона? Немного супа?
– Нет, я не могу ничего есть, – отказалась Лидия, снова откидываясь в объятия своих подушек.
Фрина, поборов инстинктивное отвращение, взяла ее маленькую ручку. Она горела.
– Лидия, вы когда-нибудь задумывались о том, что вас могли отравить? – спросила она как можно мягче. Подобный вопрос невозможно было задать, прибегая к эвфемизмам.
Лидия издала вопль ужаса и зарылась лицом в подушки.
– Бросьте, вы же наверняка думали об этом, разве нет?
Лидия рыдала в голос, но Фрине, склонившейся над ней, удалось расслышать:
– Джон… такой жестокий…
– Что ж, я думаю, он должен быть главным подозреваемым. Где вы берете конфеты?
– Их покупает Джон… всегда он… – Ярко-синие глаза округлились. – Конфеты! Я всегда заболеваю, после того как поем конфет! Он их купил! Это точно он!
– Успокойтесь, Лидия. Вам же не впервые пришла в голову эта мысль, верно?
Из глубины подушек донеслось глухое «нет».
– И вы никогда ничего ему не говорили?
– Нет, Фрина, как же я могла? – Из подушек вынырнуло бледное личико, белокурые кудряшки живописно разметались по маленькой головке.
– Позвольте мне поговорить с ним, – предложила Фрина. В ее руку тут же вцепились на удивление сильные пальчики.
– Нет! – голос перешел на крик. – Нет, ни в коем случае! Фрина, вы должны поклясться, должны обещать мне ничего ему не рассказывать. Я этого не вынесу!
– Почему же? – задумчиво спросила Фрина. – Если он намеревается убить вас, нужно дать ему понять, что нам все известно. Одного предупреждения будет достаточно.
– Нет! Обещайте! И Фрина сдалась:
– Ладно, ладно, я ничего не скажу. Но, Лидия, вы же понимаете, что мы не можем это так оставить.
– Нет, можем, – заявила Лидия с истеричной угрозой в голосе. – Я не буду есть то, чего не ест он, и тогда все будет хорошо.
– Вот и чудесно, Лидия. А теперь мне пора идти. Сегодня вечером я иду на концерт Мельбы, и мне нужно переодеться. Позвать вашу служанку?
– Нет, мне ничего не нужно, – ответила Лидия. – Просто приходите ко мне еще, – попросила она.
Фрина покинула хозяйку в глубокой задумчивости и довольно сильном раздражении.
Когда она вернулась в «Виндзор», Дот уже переоделась в свою обычную одежду. Она мирно штопала чулки и слушала радио. Слащавая обработка вальсов Штрауса оскорбила слух Фрины, и она поспешила в спальню, чтобы порыться в шкафу.
– Ради бога, Дот, выключи это. На сегодня с меня достаточно слащавости. И приготовь мне ванну. Ты справилась с одеждой?
– Она порядочно измялась, мисс, – ответила Дот, указывая на груду розового тряпья, намоченного и скрученного в узел. – К завтрашнему вечеру она высохнет и будет выглядеть так, что ни одна приличная девушка не решится такое надеть. Я стоптала туфли, да и шляпу уже не узнать, – добавила она.
– Молодчина. Но что же мне надеть на концерт? Золотое? Нет, слишком просто. Может, темно-синее… Да. Дот! Найди мои сапфировые серьги, черное белье, черные туфли и соболье манто.
Фрина сбросила черно-зеленый костюм и позвонила вниз заказать себе кофе по-турецки. Она хотела оставаться бодрой, насколько это возможно.
Глава двенадцатая
Дом Сандерсонов производил впечатление, но в разумных пределах. Он больше напоминал дома богатых европейцев, нежели вычурные владения Крайеров. Дворецкий проводил Фрину в гостиную, отделанную со сдержанным изяществом, и все собравшиеся поднялись, чтобы поприветствовать девушку.
К удивлению Фрины, среди них оказался Бобби,
Гостям предложили шерри, и разговор перешел на общие темы. Фрина проскользнула сквозь толпу и слегка толкнула досточтимого Бобби в локоть, отчего он вздрогнул и едва не расплескал свой напиток.
– Так-так, Бобби, какая досада, что мы снова встретились! Тебя отправили в колонии, да? Интересно, за какие грехи колониям так повезло? Что ты делаешь в Мельбурне? Создаешь фиктивные компании? Продаешь акции аргентинских золотых приисков?
– Я участвую в нескольких деловых предприятиях, – надменно ответил Мэтьюс. – И мне не нравится ваш тон, мисс Фишер. Что вы сами делали в Париже все это время? Хотите, чтобы я рассказал всей компании о Дю-Ша-ки-Пеш?
– Разумеется. А я поведаю о твоем мастерстве игры в крикет. – Фрина ослепительно улыбнулась и вытащила сигарету.
