Серена сидела на раскладушке и от нечего делать слушала, как два вентилятора прокачивают сквозь холодный карцер воздух. Плечи девушки передернул озноб, и она сжалась в комок, пытаясь согреться. После встречи с Конрадом уже не получалось, как раньше, бороться с воспоминаниями, и голову захлестнул поток мыслей, крутившихся вокруг того дня, когда они в последний раз были вместе.
Стоял март. Прошло уже полгода после их случайного знакомства в боливийском Ла-Пасе на археологическом симпозиуме по мезоамериканским культурам. Она в ту пору еще была монахиней, и виделись они практически ежедневно, работая бок о бок на исследовательском проекте в заброшенном городе Тиахуанако высоко в Андах.
Конрад Йитс поразил девушку умом, привлекательностью, чувством юмора и деликатностью. Он, можно сказать, своей духовностью чуть ли не превосходил ее римских коллег, причем особенно пленительно звучали его идеи. Кое-кто воспринимал их в штыки, считая неортодоксальную концепцию пракультуры слишком опасной, хотя в глазах Серены эта гипотеза смотрелась вполне вероятной, чему порукой служил ее собственный анализ мифологий мира. Они двигались к одной и той же цели, только с разных концов: Конрад — с позиции археологии, а она — со стороны лингвистики.
В последний вечер полевых исследований он пригласил Серену принять участие в неком «откровении» на озере Титикака, милях в десяти от Тиахуанако.
«Непривычное место для прощания», — думала она, прогуливаясь по берегу в ожидании Конрада. Солнце уже садилось на покой, но вокруг по-прежнему сновали местные жители и туристы, а любители пива оккупировали все столики у воды.
И тут появился Конрад — загорелый, подтянутый и красивый, как бог. Более того, он стоя правил элегантной камышовой лодкой, словно выплыл из глубин времени. Впоследствии Серена узнала, что такие лодки делают на Сурики, внутреннем острове озера Титикака. Метров пять длиной, она была связана из тоторы — местной разновидности тростника — и отличалась широкой серединой с узким носом и кормой, высоко загнутыми вверх. Самодельные плетеные веревки туго связывали тростниковые пучки, не позволяя просачиваться воде.
— Знакомая штучка? — спросил он, рукой приглашая взойти на борт. — Правда, совсем как древнеегипетские лодки?
— Я вижу, доктор Йитс, вы собираетесь прочесть мне лекцию, почему местные суденышки так сильно похожи на своих далеких собратьев эпохи фараонов, — подхватила она игру.
Ловко подражая манере разбитного туристического гида, он признал, что это не самая великая тайна Титикака, и предложил отвезти девушку на середину озера, чтобы показать там «нечто удивительное».
Серена решила, что отлично знает, о чем идет речь, и поэтому просто улыбнулась:
— Думаю, с таким же успехом это можно показать и на берегу.
— Ничего, здесь недалеко.
Конечно, ей не следовало отправляться с ним. Сестры-монахини придерживались правила передвигаться парами и никогда не оставаться наедине с мужчинами. Не из страха или паранойи, а ради внешней благопристойности. Не допускалось и намека на возможное нарушение обетов перед Христом.
Но Конрад, как всегда, оказался слишком убедителен.
Он орудовал веслом длинными, мощными гребками, и лодка легко скользила по серебристой поверхности. Титикака, расположенное на высоте 3800 метров над уровнем моря, не имеет себе равных среди прочих высокогорных озер мира. Серене казалось, что она могла бы рукой коснуться небес.
— Хотя до Тихого океана несколько сот миль, здесь, как ни странно, изобилует именно океаническая живность — крабы, морские рыбы, коньки, звезды… — подмигнув, лекторским тоном сообщил Конрад.
— И ты думаешь, что морская вода появилась здесь после Всемирного потопа?
Конрад пожал плечами:
— После спада воды что-то вполне могло остаться в горных долинах.
— Надо полагать, поэтому в Тиахуанако есть доки.
Он улыбнулся:
— Верно. Зачем иначе держать лодки в двенадцати милях от озера?
— Получается, город когда-то был портовым, а озеро простиралось дальше на юг, потому что уровень воды был на сотню футов выше, — кивнула Серена. — Отсюда следует, что местная цивилизация процветала еще до Потопа и, стало быть, Тиахуанако по меньшей мере пятнадцать тысяч лет.
— Трудно представить, верно?
Впрочем, Серена вполне могла вообразить такой сценарий. Более того, она этого страстно желала. Мир, существовавший еще до рождения нашей истории. На что он мог быть похож? Действительно ли люди в ту эпоху отличались от нас? «Наверное, у них были женщины, похожие на меня, — вдруг пришло ей в голову, — и мужчины, как Конрад». Только взгляните на него. Сбросил свою привычную маску скептика и просто расцвел, раскрылся, оказавшись на этом озере. Совсем не похож на стереотип ученого…
От вечерней прохлады стало зябко, и Серена съежилась, прячась от ветра за высоким носом лодки. Сейчас Конрад греб медленно. Сумеречное небо приняло богатый бирюзовый оттенок, а озеро зеркалом уходило за горизонт.
Они надолго замолчали, и лодка просто скользила мимо зарослей тростника. Единственный звук на всем озере — легкий и ритмичный плеск весла, наводивший на мысль о доисторическом метрономе. Наконец, добравшись до середины искристой водяной глади, Конрад положил весло и оставил лодку дрейфовать под звездами.
— Что случилось? — спросила она.
— Да нет, ничего. — Он достал корзинку с бутербродами и бутылкой вина. — Совсем ничего не случилось. Абсолютно.
— Конрад, — решилась она. — Мне пора назад. Скоро сестры начнут волноваться.
— Они еще не все знают…
С этими словами он присел рядом, поцеловал и мягко навалился на Серену, пока она не оказалась на спине. Ладонью погладил ей лицо, вновь поцеловал в губы — и Серена мелко задрожала.
— Конрад, пожалуйста…
Их глаза встретились, в голове завертелись детские воспоминания — боль, обиды, унижение, пересуды и сплетни, — но если и имелся на свете мужчина, ради которого она пошла бы на это, то он сейчас здесь, рядом… Только протяни ладонь — и…
— Я завтра возвращаюсь в Аризону, а ты — в Рим, — шепнул он ей на ухо. — И эту последнюю нашу ночь в Боливии мы будем вспоминать всю жизнь. Ночь, которой не было…
— Ты прав. — Серена стиснула зубы и толчком в грудь сбила Конрада за борт.
Уединившись в отведенной ему кабинке жилого отсека, Конрад перебирал свое снаряжение перед предстоящим спуском в П4 и тоже вспоминал тот вечер на тростниковой лодке.
Его всегда удивляла и восхищала настойчивость и решительность Серены. Не говоря уже про ее красоту, с которой никто не мог соперничать. Но тем не менее девушка, казалось, не имела понятия, насколько привлекательна, и вела себя так, будто давно вышла из молодежного возраста. Она держалась очень скромно, что выглядело немного странно и порой смешно. В ту ночь, однако, именно искрящиеся, гипнотические, чуть ли не горящие глаза Серены, оттененные волной развевающихся по ветру волос, заставили Конрада потерять голову.
Она часто повторяла, что поражается его непосредственности и прямо-таки фанатичной целеустремленности. Конрад, по ее словам, совсем не походил на нее: он был способен идти по жизни не притворяясь. Ему не раз приходило в голову, что девушка вот-вот поведает о каком-то темном секрете из своего прошлого, однако в конечном итоге выяснилось, что никаких секретов нет. Ее единственный грех заключался в том, что она была дочерью своих родителей. Нежеланным ребенком.
Осознав это, он приблизился к пониманию истинных причин ее поведения: монашеские обеты, стремление превратиться в женщину, чьей жизнью правит некая высшая идея. Чуть ли не в святую мученицу… За желанием делать добро, проявлять милосердие и сострадание ко всем и каждому проглядывал элементарный страх перед личными, интимными отношениями с конкретным человеком. Серена боялась, что при этом вскроется ее — как она выражалась — «подлинная» суть, не
