вдоль строя вмиг обмерших сверстников и остановился перед одним из них. Тот пацан отчего-то сразу изменился в лице. Побледнел даже. Наверное, он ждал удара. Китайгородцев тоже ждал и готов был в любую секунду вмешаться. Но удара не последовало. Петя развернулся и пошел к машине.
– Поехали! – повелительно бросил он Китайгородцеву.
Китайгородцев послушно сел за руль. Развернул машину. Подростки провожали их взглядами, где смешались изумление и почтительность.
– Йес! – удовлетворенно сказал Петя.
Похоже, что трудно было сейчас сыскать на земле человека, более счастливого, чем он.
– Вот видишь, – сказал Китайгородцев. – Все получилось. И хорошо, что ты бить его не стал.
– Я его пожалел.
– Ты не пожалел его. Ты побоялся, – спокойно сказал Китайгородцев.
И Петино лицо залилось краской.
– Но он этого даже не заметил, – с прежним спокойствием продолжал Китайгородцев, демонстративно не замечая состояния собеседника. – Потому что он сам сильно испугался. И он вот этот свой страх запомнит навсегда. Запомнит то, как испугался. И это гораздо лучше, чем если бы ты просто его ударил.
Китайгородцев загнал «Додж» на кручу у Воробьевых гор, куда и пешком не каждый захочет взобраться. Отсюда был виден изгиб петли Москвы-реки и стадионная чаша в Лужниках. И вокруг – ни одной живой души.
– Клевое место, – оценил Петя. – Здесь никто не найдет. Да?
– Да, – подтвердил Китайгородцев.
– Клево, когда никого нет. Когда ты один.
– Не всегда так, – не согласился Китайгородцев. – Я где-то вычитал фразу: «Одиночество – прекрасная вещь, но обязательно нужно, чтобы рядом был еще кто-то, кому ты мог бы рассказать о том, что одиночество – это прекрасная вещь».
Петя хлопал глазами. Не понял. Для него это было слишком сложным.
– Я тебе сейчас объясню, – сказал Китайгородцев. – Ты говоришь, что одиночество – это хорошо. Тебе бы хотелось, чтобы ты сейчас был один? Чтобы меня здесь не было?
– Н-нет, – не очень уверенно ответил подросток.
– А два часа назад там, на пустыре у «Владыкина», ты хотел бы оказаться без меня?
– Нет, – замотал головой Петя и засмеялся, представив себя перед полудюжиной своих врагов без спасительного присутствия Китайгородцева у него за спиной.
– Бывают ситуации, когда одиночество – это не так уж хорошо, – сказал Китайгородцев.
– Я знаю.
– На своем опыте?
– На своем. На мамином. Она у меня одна, – сказал Петя, на глазах мрачнея.
Наверное, он имел в виду, что отец бросил его мать. Но Китайгородцев дипломатично все переиначил.
– У твоей мамы есть ты. А это значит, что она не одна, – подсказал он.
Сбросил пиджак. Обнажилась кобура.
– Дай мне пистолет, – попросил Петя.
Китайгородцев извлек из пистолета обойму, проверил, нет ли в стволе патрона, и только после этого передал оружие мальчишке. Петя разглядывал пистолет с завороженным видом. Потом взводил курок, нажимал на спусковой крючок, слышался щелчок. В очередной раз передернул затвор, потом вдруг приставил пистолет к виску, нажал на спусковой крючок.
– Зачем? – вырвалось у Китайгородцева.
– Самоубийство, – пожал плечами Петя. – Прикольно.
Сотрудниками проскуровского офиса должны были заниматься другие люди, а вот сто восемь человек обслуживающего персонала в доме на Рублево-Успенском шоссе достались Китайгородцеву. Хамза определил ему место в доме охраны, где Китайгородцеву выделили отдельную комнату, сюда же привезли файлы с информацией, все, чем поделился департамент кадров проскуровской фирмы, плюс то, что раздобыл по своим каналам Хамза. Здесь, на территории поместья, все люди были под рукой, да и вездесущий Алексей Алексеевич мог любому из работников подсказать все, что потребуется, о чем Хамза предусмотрительно договорился с Проскуровым.
– Ты, главное, на глаза Проскурову не попадайся, – посоветовал Китайгородцеву Хамза. – А там оно само собой как-нибудь рассосется.
По причине дефицита времени Китайгородцев начал с изучения файлов тех работников, которые появились в окружении Проскурова год или около того назад. К его удивлению, таких оказалось немного – всего пятеро из ста восьми человек. Четверо мужчин и одна женщина. Все четверо мужчин были в возрасте до тридцати лет. Это Китайгородцеву сразу не понравилось.
Вечером Китайгородцеву позвонил Алексей Алексеевич, пригласил в свой кабинет, сказав, что дело неотложное.
В том кабинете Китайгородцева дожидалась Виктория. Коротенькая юбка и топик – фигура у нее чудо как хороша.
– Почему вы нас оставили? – спросила Виктория, и в ее голосе не было ни сухости, ни раздражения хозяйки, а лишь участливость не чужого собеседнику человека. – За Алешей надо бы присматривать.
Китайгородцев знал, что нельзя говорить о новом задании, которое ему дали, и нельзя ссылаться на Хамзу.
– Вы ведь знаете о распоряжении вашего супруга, – сказал Китайгородцев. – Он вообще хотел удалить меня из дома. Но я не ушел. Я пересижу тихонько смутные времена и вернусь, я обещаю.
Он обращал все в шутку и даже улыбнулся. Виктория купилась на этот дешевый трюк и тоже улыбнулась в ответ. Только Алексей Алексеевич сидел в своем кресле с непроницаемым выражением лица и вид имел такой неприметный, будто его здесь и не было.
– Хорошо, я поговорю с мужем, – сказала Виктория.
Китайгородцев дипломатично промолчал.
Виктория поднялась из кресла. Алексей Алексеевич тут же вскочил, словно под ним сработала мощная пружина. Он проводил Викторию до выхода из кабинета и лично распахнул перед нею дверь.
– Там розетки закрыли, – вдруг вспомнила Виктория и остановилась в дверях. – Ну такими штучками пластмассовыми. Вы видели?
– Да, – ответил Китайгородцев.
– Они такие, как нужно? Правильные штучки?
– Правильные, – улыбнулся Китайгородцев. – Электрик все сделал, как следует. Скажите, а вы сами людей для работ по дому набираете? Или кто-то это делает за вас?
– По-разному бывает. Иногда обращаемся в агентство, иногда берем по рекомендации знакомых. А почему вы спрашиваете?
– Я скажу, только вы не говорите об этом, пожалуйста.
– Кому не говорить? Мужу?
