Подбельский его по плечу похлопывал и говорил:
– Тебя в самолет не пустят, если букой будешь.
– Пусть попробуют только, – еще больше помрачнел Юра. – Я их всех на пенсию досрочную поотправляю.
Спустились вниз, но на улицу Подбельский не вышел, простился с гостем в вестибюле, и они долго стояли, обнявшись. Как-то картинно все выглядело – в сумраке, при полупогашенных лампах, молчаливые охранники застыли безмолвными тенями, и в центре – двое обнявшихся мужчин. И только когда Юра отпрянул резко и решительно, Паша увидел слезы – их и не было почти, лишь блеснуло что-то в глазах и исчезло тут же. Юра развернулся и пошел прочь, уже вышел даже из коридора, но вернулся вдруг и пьяно крикнул, через порог не переступая:
– Я всех поубиваю в этом городишке, Дима, если с тобой случится что-то!
Подбельский дернулся, будто хотел за гостем своим броситься следом, а тот уже по ступенькам вниз сбежал и в машину садился.
Подбельский развернулся и пошел к лестнице. Паша следом за ним тенью скользнул и опять коньячный аромат уловил – ну почему они все так коньяк любят пить? И едва Паша подумал об этом, как Подбельский спросил у него, не оборачиваясь:
– Коньячку хочешь?
Паша оглянулся даже – его ли спрашивают, и когда понял, что его, ответил коротко:
– Я не пью.
– И я не пью.
Подбельский в свой номер вошел, дверь открытой оставил, и так получалось, что и Паша должен войти.
В номере было душно. Открытые бутылки на столе, остатки закуски.
– Садись, – сказал Подбельский и самолично разлил коньяк по стопкам.
Одну взял себе, вторую к Паше придвинул. Спросил:
– За что пьем?
– За удачу, – ответил Паша, подумав.
– Чью?
– Вашу.
Подбельский нахохлился как-то за столом, выглядел он усталым.
– Ладно, – сказал. – Давай за мою удачу.
Выпили.
– Знаешь, я благодарен тебе, – сказал Подбельский. – За тот случай.
Он о покушении неудавшемся говорил. Паша плечами пожал, давая понять, что уже забыто все.
– Не страшно?
– Что именно? – не понял Паша.
– Работать у меня.
– Нет.
– А если опять?
Паша решил сделать вид, что не понял.
– О чем вы? – спросил.
– А если опять покушение?
– Посмотрим.
– Посмотреть хочешь? – Подбельский придвинулся.
Глаза у него совсем не пьяные были.
– В следующий раз тебе, может, уже так не повезет.
– Не повезти всем может, – дерзко сказал Паша.
Подбельский от неожиданности засмеялся.
– Ты прав, – кивнул. – И мне тоже.
Откинулся на спинку дивана, голову чуть набок склонил.
– Почему ты остался? Не ушел, как остальные?
– Не все ведь ушли, – сказал Паша осторожно.
– Ты ведь не дурак, насколько я тебя понял. А не ушел. А?
Получалось, что все, кто не ушел, дураки.
– Зарплата.
– Что? – переспросил Подбельский.
– Зарплата здесь хорошая.
– Да ты за идиота меня держишь, кажется.
Паша покраснел.
– Почему же…
– Держишь, держишь, – сказал Подбельский убежденно. – Ты ведь не глуп, Барсуков. И понимаешь, что жизнь дороже этих денег.
И Паша понял вдруг, что не годится все, что он для себя понапридумывал. И про зарплату, и про оружие. И когда это понял – растерялся. Не знал, что говорить. А Подбельский смотрел на него внимательно и явно ответа ждал. Уже что-то решил для себя, наверное, и теперь хотел Пашин ответ со своими выводами сопоставить.
– Н-не знаю, – сказал Паша неуверенно. – Не хотел бы говорить на эту тему.
– Так не знаешь или не хочешь?
– Не хочу, – сказал Паша, подумав.
– А мне вот интересно.
Не отцепится. И вообще, отмолчаться – себе дороже выйдет. Надо полуправдой обойтись, как в прошлый раз.
– Я из-за вас остался, мне кажется.
– Из-за меня? – изумился Подбельский, и, кажется, искренне.
– Когда работаешь на какого-то человека, человек этот… его характер, привычки… не знаю, как объяснить… – Паша терялся сейчас, слова подыскивая.
– В общем, отношения между шефом и подчиненным…
Опять он замялся.
– Собака ищет властного хозяина, – подсказал вдруг Подбельский.
Паша на него глаза поднял стремительно.
– Да, – произнес, подумав.
– Я не сказал ничего обидного? – уточнил Подбельский.
– А разве можно обижаться на правду?
Ах, как гладко получилось! Разговор в такое русло перетек, где изгибы плавны и берега пологи. Есть подводные камни, но если осторожненько продвигаться, то опасаться нечего.
– Хотя мне сравнение с собакой не нравится, – сказал Паша на всякий случай, чтобы гонор показать.
– Я не о тебе лично, – отступил Подбельский.
– Я сказать хотел, что мне не все равно, на кого я работаю. Быть наемным работником – тяжкий труд.
– Морально?
– Да, морально. Психологически давит.
– Но других не давит ведь.
– Других не давит, потому что они как лошади. Их объездили, запрягли, и они знают наперед, на всю оставшуюся свою лошадиную жизнь, что это их удел. Сила привычки. Да? Вы понимаете? Любовь к спокойствию и порядку, устанавливаемому некоей внешней силой. И особую прелесть даже в этом чувствуют. Этакое самоистязание. Больно, противно, а почему-то нравится.
– Ты мрачно на жизнь как-то смотришь.
– Я смотрю на нее правильно.
