это делает поднятый по тревоге солдат. Обувь не надевал. Прилип ухом к двери. Услышал, как далеко, в конце коридора, щелкнул выключатель.
Приоткрыл дверь. В коридоре царила темнота. Шаги. Далеко.
Китайгородцев выскользнул из комнаты и увидел, как в едва освещенном проеме в конце коридора мелькнул мужской силуэт. Он пошел следом, ступая босыми ступнями по мягкому полотну ковровой дорожки. Идти было трудно, он не воспользовался палкой, которая могла его выдать стуком. Пока он шел по коридору, Михаил уже успел пересечь зал и сейчас поднимался по лестнице. Китайгородцев не вышел из спасительного сумрака, затаился. Шаги Михаила стихли где-то на галерее, а он все еще чего-то ждал, но ничего не происходило.
Он простоял так долго, время уже было за полночь. Ни звука, ни проблеска света. Он решился подняться на галерею. Шел бесшумно и вслушивался. Под одной из дверей – узкая полоска света. Здесь Китайгородцев замер и долго так стоял. Ничего не услышал. Открыл дверь. Она распахнулась легко.
Здесь был коридор – длинный и тускло освещенный. Пять или шесть дверей по правую руку, слева глухая стена и в конце коридора – еще одна дверь, до которой Китайгородцев дошел за пару минут. Он эту дверь едва приоткрыл и сразу замер, потому что за этой дверью было светло. И еще он услышал звуки. Едва различимые, где-то далеко, но он их слышал – как будто вилкой по тарелке, очень похоже, и еще вроде бы были голоса.
Китайгородцев решился шире распахнуть дверь. Теперь он видел просторный зал, освещенный огромной люстрой, мягкую, обитую темной кожей мебель, массивный стол в центре зала – стол был пуст, и в зале никого, звуки были не здесь, а где-то дальше.
Переступив через порог, Китайгородцев увидел широко распахнутые двери, ведущие в смежный зал, там тоже горел свет, и там точно кто-то был. Китайгородцев двинулся мимо огромных кожаных кресел, пространство смежного зала открывалось его взору, и вдруг он как-то сразу увидел накрытый стол, Наталью Андреевну в черном, которая сидела спиной к Китайгородцеву, Михаила – в профиль, и еще там был третий человек. Он сидел лицом к Китайгородцеву, и, когда вдруг поднял голову, Китайгородцев его сразу же узнал. Генерал Лисицын. Седой изможденный старик. Десять лет назад его похоронили, а сейчас он как ни в чем не бывало сидел за столом, нож держал в правой руке, вилку в левой – все, как полагается.
Их с Китайгородцевым взгляды встретились. Китайгородцев поспешно отступил. Было слышно, как там, в соседнем зале, случился какой-то шум. Но Китайгородцев уже устремился прочь. Через зал, в слабо освещенный коридор, на галерею и вниз по лестнице, прихрамывая.
Китайгородцева разбудил громкий стук в дверь. Он открыл глаза, еще не осознавая, что происходит. Из окна лился слабый свет. Раннее утро. Стук повторился: требовательный и громкий.
– Кто?! – вскинулся Китайгородцев.
– Толик! Это я, Лапутин! – раздался мужской голос.
Лапутин. Телохранитель из «Барбакана». Неожиданно и непонятно.
Китайгородцев, натягивая брюки, прыгал на одной ноге к двери. Распахнул дверь и обомлел.
С Лапутиным были еще двое, тоже из «Барбакана». Черные костюмы, черные галстуки, темные рубашки. У них за спинами маячил встревоженный Михаил.
– Что случилось? – спросил Китайгородцев, уже подозревая страшное.
– Хамза умер. Сегодня ночью.
Они так и топтались в комнате Китайгородцева, пока тот собирался. Заполнили собой все пространство, и казалось, что принесенная ими скорбь затопила комнату – не вздохнуть.
Вещи Китайгородцев не забирал.
Опираясь на палку, он вышел из дома, сопровождаемый своими товарищами. Их провожал Михаил: дошел вместе с гостями до самой машины. Лицо было чернее тучи. Он ничего не сказал на прощание, а Китайгородцев ему только сдержанно кивнул.
Сели в машину, поехали. Обогнули лужайку. Китайгородцев успел бросить последний взгляд на мрачный и казавшийся безжизненным дом. Михаил застыл у подножия крыльца черной призрачной фигурой.
Машина свернула на узкую дорожку, петлявшую по лесу, и помчалась на скорости, которая Китайгородцеву казалась чрезмерной.
Сидевший рядом с Китайгородцевым Лапутин, не поворачивая головы, сказал:
– Толик, Хамза жив, с ним все в порядке. Не спрашивай меня ни о чем, я сам не в курсе. Я сделал все, как велел Хамза. Это эвакуация.
Лапутин не обманул.
Хамза был жив, и с ним действительно все в порядке. Китайгородцев увидел шефа в офисе, в привычной обстановке: Хамза сидел за столом в своем кабинете и разговаривал с кем-то по телефону, когда Китайгородцев вошел.
– Хорошо! – заторопился Хамза, завершая разговор. – Позже! Позже, я сказал!
И поспешно положил трубку на рычаг.
– Здравствуй, Толик! – произнес он, внимательно всматриваясь в лицо Китайгородцева. – Садись!
Китайгородцев опустился на стул, палку поставил рядом.
– Рассказывай! – потребовал Хамза.
Китайгородцев посмотрел вопросительно.
– Про Лисицына, – пояснил Хамза.
– Про Стаса?
– Про генерала.
– Простите, не понял.
– Толик! – развел руками Хамза. Он казался озадаченным. – Про генерала! То, что ты мне говорил!
– Когда?
– Сегодня ночью.
– Я? – сильно удивился Китайгородцев.
– Да! Ты мне звонил…
Растерявшийся Китайгородцев покачал головой. Он не понимал, что происходит. И Хамза не понимал. Смотрели друг на друга, не зная, как продолжить этот нелепый разговор.
– Сегодня ночью! – сказал, наконец, Хамза.
Китайгородцев смотрел вопросительно.
– Ты мне позвонил! – продолжал Хамза.
Китайгородцев потер лоб. Выглядел он ошеломленным.
– И сказал!
