обнаружили. Врачи сказали, что причиной, скорее всего, стал сильнейший пережитый стресс. Медведица ее убила, спустя почти два года после страшной встречи.
По тропинке Лариса мчалась, не чуя под собой ног. Задыхалась от бега, но усталости не чувствовала. И не помнила того, как она эти пятнадцать верст отмахала.
У скита, когда Лариса туда прибежала, было безлюдно. Осознание собственного одиночества еще прибавило ей страху, хотя куда уж больше, как казалось. Она стремилась сюда под защиту, а обнаружила, что нет здесь никого. Хотела крикнуть, позвать на помощь, но не было сил на крик, она от этого безостановочного бега задыхалась, как рыба, выброшенная на берег. Ей не хватало воздуха.
На подгибающихся ногах она едва смогла взобраться на крыльцо избушки, ткнулась в крохотные каморки-комнатушки, служившие кельями, никого и там не обнаружила. Наудачу ввалилась в часовенку – и тут наткнулась на инокиню Исидору. Старушка молилась, стоя перед образами, и медленно, явно не спеша оторваться от важного и нужного дела, обернулась, когда вошла Лариса. Послушница имела весьма растрепанный вид: волосы разметались, лицо багровое, взгляд дикий, рот перекошен.
– Мущины!!! – выдохнула Лариса так, как можно было бы объявлять о пришествии антихриста.
Она даже готова была картинно упасть на пол, но удержалась от соблазна, потому что взгляд инокини ее отрезвил.
– Без платка почему? – строго спросила Исидора.
И этот привычный голос и знакомое мерцание лампад стремительно возвращали Ларису к жизни. Ее страх таял, будто лед под жарким солнцем.
– Простите, матушка, – пролепетала Лариса, пятясь из часовни.
Платок она, видно, обронила, убегая. Оконфузилась.
– Какие мужчины? – спросила Исидора.
– Двое! Сюда идут!
– Откуда? От реки?
– Да!
– Приведешь ко мне, коли появятся, – сказала Исидора, поджала строго губы и снова отвернулась к образам.
Ничего особенного не происходило. Лариса устыдилась недавнего собственного страха. Вышла из избы, стараясь ступать неслышно. Добрела до колодца, подняла целое ведро воды и долго пила, не желая расставаться с охватившим ее чувством блаженства. Затем села за деревянный стол из неструганых досок, как раз между сараем и избой. За этим столом они хозяйничали в хорошую погоду: грибы-ягоды перебирали, рыбу чистили, а то и трапезничали, если было такое настроение.
Затихла. Замерла. Ждала.
Якут и Костомаров вышли к скиту менее чем через час после возвращения Ларисы. Несколько раз они сбивались с пути, с той самой малоприметной тропинки, и им приходилось возвращаться, кружить по лесу, искать.
Они вышли из леса без явной угрозы. Ружья за спиной. Увидели Ларису, направились к ней, как заплутавшие путники, желающие расспросить про дальнейшую дорогу.
Лариса обмерла, конечно, при виде чужаков. Мужчин здесь никогда не привечали. В последний раз – уж сколько лет прошло! – вышел к ним из леса охотник с лайкой. Инокиня Исидора велела путника накормить, но в дом так и не пустила, и охотник после скромной трапезы отправился дальше.
Эти двое приблизились. Один плосколицый, как азиат какой, а второй приличный очень, на начальника похож.
– День добрый! – сказал Костомаров.
А взгляд – ну точно, как у начальника. Строгий и испытующий.
– Здравствуйте вам! – ответила оробевшая Лариса.
Костомаров уже увидел крест над часовней и икону над входом в дом, и понимал, что верно они вышли, достигли цели. Но, чтобы завязать разговор, спросил почтительно:
– Это что у вас тут такое? Что-то церковное? Монастырь? Или этот… как его… скит…
На «ските» он запнулся неспроста. Именно про скит им и говорили. Но надо было неосведомленность показать, чтобы не раскрыться раньше времени.
– Скит, – сказала Лариса.
– Как же вы живете здесь в лесу? Не страшно? Сколько вас вообще?
– Две монахини, – ответила Лариса. – И трое нас, послушниц.
– Главный у вас кто?
– Инокиня Исидора.
– Где она?
Лариса уже готова была указать на окна часовни, но тут инокиня Мария пригнала с пастбища корову, местную любимицу-кормилицу. Мария увидела незнакомцев, нахмурилась, заметно насторожилась, но не подошла, потому что ей еще надо было загнать корову в сарай.
Костомаров вопросительно посмотрел на Ларису.
– Инокиня Мария! – сообщила та шепотом. – Строгая очень!
Словно заранее извинялась перед гостями.
Мария скрылась в сарае. Тем временем из леса вышли и послушницы, Надежда с Катериной. Несли лукошки с ягодой. Солнце уже катилось на закат, день догорал, в лесу темнело, и про ягоду можно было забыть до завтрашнего утра.
Мария наблюдала из сарая за незваными гостями. Видела, как те вдруг взволновались, переглянулись, и плосколицый, сидевший на лавке, инстинктивно придвинул к себе отставленное было ружье. Мария проследила за взглядами этой парочки и тоже увидела вышедших из леса послушниц. Метнулась в глубь сарая, туда, где за загородкой, в углу, обычно стояла корова. Сгребла в сторону сено, рывком подняла широкую подгнившую доску пола, насквозь пропитавшегося навозом и мочой, и под полом, в тайнике, где никому и в голову не пришло бы что-либо искать, обнаружился длинный увесистый сверток. Мария выдернула его из подпола крепкими ухватистыми пальцами, вскрыла загаженный нечистотами, но сохранивший герметичность пластик, и извлекла из упаковки автомат Калашникова – новехонький, в густой смазке, каким бывает заложенное на долговременное хранение оружие на армейских складах. Практически бесшумно сняла оружие с предохранителя, и теперь ей оставалось только передернуть затвор, чтобы дослать патрон.
Лариса сидела за одним столом с гостями, лицом к лицу, можно сказать. Видела их совсем близко. И ее поразила случившаяся в мужчинах перемена. Они в мгновение возбудились, будто кобели при виде суки. Напряжение и восторг – такая угадывалась смесь чувств, почему-то напугавшая Ларису. Это было сродни похоти, готовой выплеснуться уже в следующую секунду. И почему-то Лариса сразу подумала про Катю Ведьмакину. Ей в голову не пришло, что эти двое специально стремились сюда к Кате, что приплыли издалека, чтобы только до нее добраться. Ларисе показалось, что в них греховное желание вспыхнуло внезапно, едва только они увидели молодую и красивую женщину. А Катя и вправду была хороша. Лицо за эти годы истончилось, и его черты стали как на иконных ликах. Глазищи большие и темные, на погибель мужикам – или самой себе на погибель.
Костомаров узнал Катю. Видел на фотографиях. Не сумел сдержаться, привстал из-за стола. Тем самым выдал свой интерес. Послушница Надежда разволновалась, поспешно втолкнула Катю в избу и сама скрылась за дверью.
Тут уже Костомаров отбросил всякую осторожность. У него было такое чувство, что Катя сейчас исчезнет, скроется. Как будто можно было где-то на этом пятачке посреди леса укрыться. Вскочил, пошел к избе. Якут двинулся следом, прихватив ружье. Лариса была настороже, обежала эту парочку, опередила, встала препятствием на пути, пятилась к двери и приговаривала, едва не плача от охватившего ее страха:
– Не трожьте! Не трожьте нашу Катю! Не берите грех на душу!
Если бы Костомаров и Якут видели, что происходило в это время в доме, они поостереглись бы идти напролом.
Послушница Надежда, втолкнув Катю в дом, буквально проволокла ее в дальнюю комнату-келью, в которой сама Надежда и жила. Катерина, не понимая до конца, что происходит, попыталась было
