именно книга должна была натолкнуть ее на определенные мысли.
Он был прекрасным выдумщиком.
Была почти полночь, когда она прилетела в Бостон. Пейтон совсем не хотелось возвращаться домой, в их квартиру, ложиться в их постель. Слишком свежи еще были болезненные воспоминания. Ехать к родителям тоже не было охоты. Ей, конечно, хотелось бы поговорить с отцом, но не было никакого желания выслушивать очередные наставления матери, начинающиеся ее знаменитой фразой: «Я тебя предупреждала».
Сегодня, в день десятой годовщины их первого свидания, она вдруг вспомнила об их с Кевином первой серьезной ссоре в Таллахасси. Кевину не нравилось, что она носила ожерелье, которое подарил ей Гэри Варнс, когда они окончили школу. Это и спровоцировало ссору, которая переросла в глупейшую ревность. Во время учебы в университете Флориды у Пейтон было немного друзей. Все свое время она посвящала учебе и отношениям с Кевином. После этой ссоры она решила позвонить Гэри в Бостон. Это был их первый разговор, после того как она сказала Гэри, что их, так сказать, отношения на расстоянии нужно закончить, потому что она встретила другого парня. Они проговорили несколько часов, и разговор закончился тем, что Гэри, вопреки своим чувствам, убедил ее дать Кевину еще один шанс. Кевин ни за что на свете не поверил бы в это, если бы она рассказала ему о том разговоре с Гэри. Но Пейтон на собственном примере убедилась в том, что бывшие любовники могут стать хорошими друзьями. Она даже подумала, не позвонить ли ей Гэри опять, прямо сегодня, но вместо этого вспомнила, что есть одно место, где ей всегда рады. Этим местом была ее работа.
— Что ты здесь делаешь?
Пейтон даже испугалась, услышав голос Гэри. Он работал в детской больнице в ночные смены, пока осенью не начнутся занятия в медицинской школе. Гэри всех удивил — но только не Пейтон, — когда очень хорошо сдал вступительные экзамены.
— Работаю, — ответила Пейтон. Она шла по коридору в сторону раздевалки. Гэри следовал за ней.
— Я думал, что ты уехала в Нью-Йорк.
— Уехала, — сказала она, открывая кодовый замок своего шкафа. — Я уже вернулась.
— О-о, — протянул он. Это было такое всепонимающее «о-о». Казалось, что ему до боли понятно, насколько все безнадежно плохо. — Ты хочешь поговорить об этом?
— Благодарю. Но ты вряд ли сможешь помочь.
Дверь шкафа наконец открылась. Гэри подошел ближе и сел на скамейку рядом с ней.
— Я бы не стал с такой уверенностью говорить об этом.
— О чем?
— О том, что я не смогу помочь. На этот счет у меня есть целая теория.
— У тебя по поводу всего есть теория, — сказала она ворчливым голосом, но при этом улыбнулась.
— Это правда. Но об этой теории ты еще не знаешь. Она о нас с тобой.
От удивления Пейтон даже перестала завязывать шнурки на туфлях.
— О нас с тобой?
— Да. О медсестрах и врачах.
— А-а.
— Мы — последние на земле мастера по ремонту.
Она слабо улыбнулась, понимая, что стала свидетельницей рождения нового «гэризма». Остается только надеяться на то, что этот превзойдет знаменитый «Этомоя компания».
— Хорошо. Пожалуй, я выслушаю твою теорию.
— В современном мире никто ничего не может починить. Совершенно очевидно, что если и есть что-то достойное ремонта, то это твое собственное тело. Все остальное ломается, и лучше выбросить сломанное и купить новое.
— Например, телевизор или CD-плеер.
— Особенно телевизор или CD-плеер.
— А как насчет машин? Машину лучше починить.
— Уже производят машины, которые могут проехать сто восемьдесят пять тысяч километров без ремонта. Механики остались без работы, детка.
— Как насчет всего того, что составляет наш быт? Например, уборки мусора?
— Это сплошное надувательство. На самом деле не существует уборки мусора. Ты только нажимаешь на кнопку, слышишь легкое шуршание — и мусора нет.
— Знаешь, ты обладаешь сверхъестественной способностью говорить абсолютную ерунду с совершенно серьезным лицом.
— Просто я верю в то, что говорю. Прежде, чем мы поймем это, человеческое тело станет предметом одноразового использования. А врачи и медсестры будут последними ремонтниками на земле.
— Это означает, что каждый раз, когда я в кухне сажусь на корточки, половина моей задницы будет вываливаться из джинсов?
Он засмеялся, а потом закашлялся.
— Гэри, это не такое страшное зрелище.
Он покраснел. Придя в себя, он спросил:
— Так ты скажешь мне, что сегодня произошло?
— Нет.
— Хорошо. Тогда давай не будем говорить об этом, а пойдем и выпьем по молочному коктейлю.
— Не могу. Нужно работать.
— Забудь о работе. Ведь ты сейчас должна быть в Нью-Йорке. Ну же, пойдем.
Она немного помолчала.
— Не знаю. Наверное, мне станет легче, если я немного развеюсь. Но я меньше всего хотела бы, избавляясь таким образом от жуткой депрессии, стать толстой.
— К черту молочный коктейль, — согласился он. — Как насчет водки с тоником?
— Пойдем выпьем кофе.
— Ты просто тормоз идей.
— Да, — сказала она, пытаясь представить себе, чем сейчас может заниматься Кевин. — У каждой идеи есть свой тормоз.
23
Солнечный луч светил ей прямо в глаз. Он проникал через узкую щелочку между занавесками, как луч лазера. Умом она понимала, что нужно просто повернуть голову в другую сторону, но это было выше ее сил. Этим утром ей было больно даже прищурить глаза. Она не чувствовала себя так плохо с тех пор, как в первый раз напилась. Это случилось еще в школе, и у нее выработалось стойкое отвращение к бурбону.
Насколько она помнит, Гэри Варнс тоже был идейным вдохновителем той давнишней пирушки.
Они начали праздновать в «Чонси» и, когда заведение в два часа ночи закрылось, продолжили свой вечер в каком-то ночном клубе. Гэри клялся, что это очень популярное местечко. Они встретили там каких- то друзей Гэри, завсегдатаев ночных клубов. После нескольких рюмок текилы и зажигательных танцев под громкую музыку Пейтон решилась рассказать ему о Кевине. Нет, она не плакалась Гэри в жилетку. В этом не было ничего похожего на подобного рода сентиментальные признания. Пейтон сразу начала с главного.
