Нарратив) в контексте той или иной традиции объяснения феноменов действительности, и, с другой стороны, - 'мифы' как способ фиксации установлений языка, культуры в целом и индивидуального сознания (Автора - Читателя). Философская модель X. предвосхитила ряд постмодернистских концепций, фундированных той презумпцией, что 'нет ничего, что было бы вне текста' (Деррида), в рамках которой реакцией X. на классическую парадигму интерпретации универсума как объективной реальности, существующей вне зависимости от сознания индивида, либо как исключительно субъективной реальности, явился неомифологизм трактовки культуры. Понимание универсума, мира как целого, по X., задается всей системой культуры. Единичный, сингулярный, дискретный 'текст' универсума и в то же время структурный элемент культуры, миф оказывается наиболее продуктивной и адекватной в отношении текстуальной действительности формой мышления, поскольку, прежде всего, им гарантируется установление дискурса между Автором и Читателем и предпонимание 'текста' на уровне включенности обоих в пространство самого 'текста'. А также именно мифом, через узнаваемость задается контекст, поле преломления смыслов 'текста'. И в-третьих, с точки зрения X., миф с необходимостью выступает точкой отсчета и точкой опоры произвола Автора, дает возможность продуцирования нового знания, выражающего плюральность смыслов мифа. Неомифологизм был определен в его модели интерпретации культуры тремя базисными интенциями:
1) трактовать центральный миф европейской культуры, миф 'Бога' и 'богочеловечества' как фундирующего саму ментальность социума. Бог воспринимается в культуре как 'демиург', активное творческое начало или 'ономатет', Автор первой 'текстуальности' и как управляющее, законодательное начало мира. Все эти функции, по X., должны будут выполнять 'будетляне', люди будущего, освоившие законы мира и относящиеся с особой бережностью к Природе (выражающей, по X., одновременно идею недеяния в силу неполного и неадекватного познания ее законов и сентенцию невмешательства в естественный ход вещей - по аналогии с древнекитайским принципом 'у-вэй');
2) обозначать миф как наррацию, доминирующее или же сингулярное описание исторического времени, социокультурных реалий и идей;
3) подобно Р.Барту, оценивать миф как 'один из способов означивания; миф - это форма', которая позволяет:
а) транслировать имеющееся знание,
б) продуцировать новое, отчуждая его в процессе творчества. Используя понятия 'ка' (заимствованное из древнегипетской мифологии, где оно используется для обозначения модусов бытия человека как индивидуализированного бытия плюрально множественных душ) и 'зачеловек' (см. 'Зачеловек'), имеющие непосредственное отношение к укоренившейся в западно-европейской культуре идее 'сверхчеловека' (см. Сверхчеловек), X. осуществил анализ языковых практик, составляющих, по его мнению, основу диалога культур. - Это, по X., - перманентный процесс трансляции мифов, образов и понятий в интерсубъективном пространстве культурных 'текстов'. Причем трансляция мифа первична по отношению к остальным элементам возможного дискурса. Миф содержит в себе семантическую нагруженность языка общения. Коммуникация, полагал X., становится бессмысленной без апелляции к семантическому пространству языка и ведущим мыслительным образам респондента. Снятие языкового барьера, формирование единых гештальтов, обеспечивающих идентичное понимание, в идеальной ситуации гарантирует, по X., 'диалог с ка собеседника'. Как таковой неомифологизм трактовки культуры X. выразился в последовательном продолжении традиции классической парадигмы: в дефиниции мифа как носителя аутентичного знания о природе и действительности и средства постижения человеком мировой гармонии. Кроме того, - в обозначении собственно модернистского проекта философии, выразившегося в манифестировании глубинной идентичности мифотворчества, 'словотворчества' и философии как универсальных форм адаптации продуцируемого нарративного знания в культуре. Неоязыческие идеи X. нашли выражение, более того, и в предвосхищении парадигмальных установок постмодернизма и модели универсума как текстуальной реальности и идее 'смерти Автора' (во многом апробированной X. в собственной 'практике письма'). Несмотря на кажущуюся очевидность, модернистские установки кубофутуризма проявились в формировании и коррекции его мировоззрения лишь в той мере, в какой он сам обнаруживал, трактовал и стремился утвердить новый тип сотворчества Автора и Читателя. X. признавал необходимость смены метода, стиля и совершенствования художественных средств трансляции знания от автора к читателю и принимал общефутуристическую идею коррекции языка и негации устоявшихся норм языкознания, предполагающую отказ от привычной грамматики и правил синтаксиса. Более того, X. интерпретировал текст как сумму трактовок Читателем знаков и конструктов, составляющих текст, и делал вывод о необходимости введения в литературу 'самовитого' (самоценного) слова, позволяющего обоим участникам текстуального диалога выражаться и понимать другого полнее, включаясь в дискурс интертекстуального повествования. Фундирует весь спектр социально-философских воззрений X. проблематика философии языка. Очевиден параллелизм философской концепции универсума X., во-первых, с классической традицией интерпретации универсума как 'Единого' в своем основании (Платон, Спиноза, Гегель, Маркс и др.); во-вторых, с интенциями постмодернизма (Делез, Деррида, Кристева, Лакан, Лиотар и др.) трактовать мир как текстуальную реальность, а пространство - как 'Единую книгу' (X.) социокультурных 'текстов'. Модернистская методология познания в его модели универсума призвана выявлять и редуцировать социокультурные 'тексты' на уровень знаковой реальности и эксплицировать задаваемые ими смыслы. X. интуитивно уловил и воспринял идеи, значительно опередившие свое время, и впоследствии ставшие ключевыми в постмодернистской проблематике: трактовку мира как 'текста', культуры как набора 'цитат'; а деятельность единственного субъекта мира, Читателя-соавтора, как - 'свободной игры активной интерпретации'. Постмодернистский стиль мышления рельефно проступает в его редукции концептуального разнообразия языковых практик к игровым инвариантам 'словотворчества' и неомифологазма. Решение проблемы демаркации между словом и его знаково-числовой семантикой, между 'цитатой' и 'чертежом' декларируется X. возможным лишь в рамках особого подхода - 'зауми' (см. 'Заумный язык') или особой практики 'словотворчества' и смыслополагания. Его концепты 'заумного языка' и 'словотворчества' тесно коррелируют с философской моделью 'шизофренического языка' в 'шизоанализе' Делеза и Гваттари и с общепостмодернистским пониманием деятельности интерпретатора или Читателя как агента языковых игр. В философии языка X. обнаруживается реализация следующих основополагающих принципов: 1) Язык представляет собой совокупность 'текстуальных' чертежей пространственного мира и человеческого подсознания, - что выступает предвосхищением концепции Лакана о вербальной природе бессознательного. 'Молнийная' природа мира открывается мышлению через язык и телеологические функции элементов его 'азбуки ума'. Знаки языка служат отправной точкой языкознания как гносеологической теории. 2) Слово всегда самоценно, 'самовито'. Оно отражает 'текстуальную' вариабельность универсума и освобождает мышление индивида, будучи выражением потоков его 'словотворчества'. 3) 'Словотворчество' - это одновременно и способ существования человека в мире 'текстов', и процедура интерпретации как самих 'текстов', так и структурных элементов языка, выявление их процессуального характера и природы. 4) Знание основ словотворчества позволяет создать 'чистый', 'заумный' язык, в котором отражается пространственная структура мира и интегрирована совокупность аструктурных 'рече-мыслительных' актов субъектов коммуникации. В поэтической и философской программах X. проявляется парадигмальная установка на плюральность смысла, что впоследствии было выдвинуто в качестве исходного требования философского размышления Кристевой, непосредственно упоминающей имя X. как одного из тех авторов, на базе анализа творчества которых была сформирована концепция 'полифонического романа' М.М.Бахтина, оказавшая существенное влияние на конституирование постмодернистской концепции интертекстуальности (см. Интертекстуальность, Кристева). Полисемантичность слов естественного ('бытового') языка детерминирована, по X., общей характеристикой генезиса форм отражения в природе и конкретно этапа возникновения сознания. Специфичность мысли, по X., заключена в ее способности воспринимать малейшие флуктуации энергии универсума и отвечать на них внутренним импульсом творческой и преобразующей активности субъекта познания. Рассматривая 'заумный язык' как средство выхода за пределы рациональности, X. декларирует необходимость к 'снятию' языковых ограничений, обусловленных историческими, индивидуально-поэтическими либо грамматическими нормами, а также - относительно вопроса о происхождении языка и выполняемых им функций в культуре. Концепция 'заумного' языка X. обнаруживает ряд параллелей с классической и постмодернистской традицией философии языка. X.
