гораздо дальше туманных горизонтов там в огромной бесконечности незнаемого. Научить градуировать веру и отличать то, что знают и понимают хорошо, от того, что знают и понимают хуже, от того, что неизвестно (учить незнанию, если говорить об этом без парадоксальности, является столь же важным, как и учить знанию)'. Тем самым совокупное знание, по В.Ф., включает в себя не только точное знание (на получение которого как единственно знания претендует наука и оформленный в ней и посредством нее разум), но и знание вероятностное (продуцируемое во многом интуицией, что превращает последнюю в необходимый 'фермент' познания) и, более того, незнание (в области которого можно лишь во что-то верить). Кроме того, наше знание всегда изменчиво и проблемно, что требует необходимости 'развивать чувство глубины и сложности проблемы, способность различать между достоверным и всего лишь правдоподобным, понимание того, что есть неразрешимые проблемы'. Отсюда, согласно В.Ф., проистекает необоснованность претензий науки на монополию во владении знанием (при этом сама наука во многом отождествлялась для него с позитивистской программой ее построения). Отсюда же иллюзорность претензий науки на проведение жесткой демаркации с философией. 'Наука, боящаяся метафизики благородной, становится жертвой иной метафизики - бессознательной и стыдливой, которая паразитирует на науке и вместо того, чтобы очищать ее, лишь еще больше ее затемняет'. В.Ф. вовсе не отрицает возможности и саму необходимость научного познания, он стремится лишь подвергнуть сомнению сциентистские притязания в познании. Утверждая неразрывность связи философии и науки, он настаивает на том, что они различаются между собой не сущностью, а степенью 'ясности и консистентности, определенности и точности'. Линия их разделения носит исключительно методологический и практический, а не реальный характер. Можно 'градуировать' различные познавательные формы по степени представленности в них того или иного 'начала'. Между полюсами 'исключительно' философских или научных проблем лежит обширная познавательная область, где осуществляется их взаимопроникновение друг в друга, где проблемам и придается тот или иной познавательный статус. При этом одинаково недопустим как некритический перенос их методов друг в друга, так и их взаимное игнорирование друг друга. Методологические и практические ('области применения') различия между философией и наукой закрепляются в характере используемых ими понятий. Если наука использует понятия, основанные на данных восприятия и имеющие значения, стремящиеся к точному выражению смысла, то философия работает со своими понятиями на разных уровнях абстракции, ее понятия имеют поливариативные значения, отражают многообразие смыслов. Наука потенциально объединяет, а философия разделяет имеющих к ним отношение людей. Приоритетность в этом взаимоотношении отдается В.Ф. философии, исходя из оснований которой возможно построить саму разноуровневую иерархию теорий, далеко не ко всем из которых приложим научный критерий истины-лжи. Принципом соотнесения теорий выступает уровень их абстрактности-конкретности, и только 'внутри' определенных уровней возможно адекватное применение оценочных критериев (в том числе и истинности- ложности, где это возможно). Отнесение же чего-либо к определенной теории есть, с этой точки зрения, прежде всего определение уровня абстрактности понятий, в которых это что-либо 'схватывается'. Следовательно, согласно В.Ф., борьба против формально-схоластического разума (провозглашенная, в частности позитивизмом и прагматизмом) не должна превращаться в борьбу против самого разума, а противостояние 'прежней' метафизике в отрицание самой философии, так как 'создание истинной метафизики является единственным известным способом избежать плохой метафизики'. Предшествующей же философии в целом, классическому рационализму в частности, можно 'вменить', согласно В.Ф., две взаимосвязанные претензии: 1) 'желание системы', иначе: 'волю к системе', а соответственно схематизацию познания, догматизацию разума и пренебрежение к конкретике жизни; 2) нерефлективное отношение к используемому языку, неосознаваемое 'замыкание' в сфере конкретных языковых средств, что, опять же, закрывало доступ к 'самим вещам', к 'жизни' самой по себе. Основное препятствие к полноте познания заключается в том, что то, что мы выражаем, есть лишь малая часть того, что мы мыслим, последнее же, в свою очередь, - лишь малая часть того, что мы осознаем. Люди подвержены стремлению к схематизации жизни, а разум предполагает следование принципу 'укрощения', что гипостазирует одни стороны действительности за счет других, возводит нечто частное в ранг абсолютного. В частности, людям свойственно абсолютизировать свои истины. Так, рационалисты (прежде всего в лице Р.Декарта и Б.Спинозы) сделали из реальности систематику чистых качеств, в пределе - математических отношений. 'Человечество губит большую часть своих верных наблюдений и размышлений, подвергая их неправильному систематизированию'. Такая методологическая установка расценивается В.Ф. как 'логический империализм'. В свою очередь, нерефлектируемость языковой проблематики привела к пониманию языка как абстрактной и интеллектуальной системы, провозглашению Декартом тезиса о независимости истинного познания от языковых форм, в которых оно осуществляется. В результате оставалось незамеченным, что между 'живым мышлением' и 'мышлением выраженным', между психологией и логикой разума существует непрозрачное, деформирующее и искажающее (в совокупности с действием 'воли к системе') познание проблемное поле. Отсюда возникает необходимость 'прямого мышления о вещах, более тонкой перцепции конкретного', так как в предшествующей философии была лишь иллюзия такого мышления и такой перцепции (она подменяла фактические проблемы проблемами вербальными, конкретность - схемами, а тем самым может быть разоблачена как систематизированность завуалированных софизмов, фиктивно претендующая на точность знания). Вещи необходимо воспринимать и мыслить в их конкретике, отдавая себе отчет в опасности неучета воздействия факторов систематизации-схематизации и 'непрозрачности' языка. Дополнительное требование - отказ от претензии на доминирование какой-либо одной 'истинной идеи'. Неучет этих трех факторов ведет не к познанию действительности, а к созданию технологий манипулирования массовым сознанием. Как только же мы их начинаем учитывать, мы вынуждены признать право на 'конкуренцию идей', свободу критики, интеллектуальный плюрализм. Эти установки и были положены В.Ф. в основание его программы 'живой логики' (в зависимости от решаемых проблем она переформулировалась у него тематически и выступала под именем 'психо-логики', 'живой морали', 'ферментария'). Содержательно она определялась В.Ф. как такая форма организации познания, которая была бы 'восприимчива к своеобразной эмпиричности, витальности и инстинктивному характеру жизни и человеческого познания', а так же учитывала их спонтанность, изменчивость и динамизм. Это требует отказа от 'системного оформления' философии, плюральности высказываемых идей и импровизационности в их артикуляции (в попытке приблизиться в их изложении к свободному 'потоку сознания'). 'Мышление посредством систем' необходимо заменить 'мышлением отдельными идеями, которые нужно иметь в виду' (ср.: мыслить надо не 'яблоки', а посредством 'яблок', согласно известному тезису Мамардашвили). Реализация этой программы и есть, согласно В.Ф., действование в соответствии с методом обращения к 'вещам', к 'конкретному', противопоставление однородной временной схеме рассудка тотальной конкретности длительности. В основе познания лежит, следовательно, фиксация исполненным сомнения и постоянно наталкивающимся на незнаемое разумом свободного потока мышления в его дологической и довербальной спонтанной динамичности. Соответственно, добытые результаты не следует догматизировать, оформляя в самодавлеющие системы, но каждый раз иметь в виду при последующих размышлениях о конкретике реальных проблем, оставляя их открытыми для возможной переинтерпретации на основе иных имеемых в виду идей, актуализируемых, опять же, задачами, возникающими в каждой новой конкретной ситуации. Необходимо, следовательно, 'изучать факты и строить теорию так, как если бы вопрос не изучался прежде, и, разорвав прежние искусственные связи, позволить идеям свободно и естественно упорядочиваться согласно их логическим отношениям'. Тем самым 'новая философия' как 'метафизический эмпиризм' является 'открытой философией', по отношению к которой 'наука есть не более чем затвердевшая метафизика'. Так понятая философия есть не что иное, как 'исследование того, как люди думают, приходят к точным выводам или же ошибаются, и, в первую очередь, исследование того, каким образом они ошибаются. Фактически же - это анализ наиболее частых заблуждений, наиболее часто всречающихся на практике паралогизмов: таких, какими они являются на деле, а не какими они были бы, если бы психологические процессы укладывались в свои вербальные схемы'. Кроме нерефлектированного употребления языка и внутрипознавательных препятствий для 'полного' подлинного познания имеют значение и социальные контексты, которые, стимулируя постановку определенных проблем, могут, одновременно, привносить искажения в познавательный процесс. Имея по своему характеру нормативную природу, социальные проблемы задают как бы два новых измерения познанию: 1) по вектору 'действие- идеал', определяющему направленность социальной активности; 2) по вектору 'индивидуализм-социализм' (коллективизм), содержательно определяющему предпочтения в пользу свободы или равенства и
Вы читаете Постмодернизм
