взаимосвязи движений, которая обладает собственной динамикой' (Гадамер). В контексте постмодернистской парадигмы в современной философии феномен Я.И. оказывается в фокусе внимания, выступая в рамках 'постмодернистской чувствительности' фундаментальным способом осуществления не только сугубо языкового, но и социального бытия (см. Постмодернистская чувствительность, Ирония, Нарратив). В контексте концепции 'заката больших нарраций' Лиотар рассматривает Я.И. как практически исчерпывающую форму бытия языка в условиях отказа культуры от жестких дискурсов легитимации (см. Закат метанарраций, Легитимация). Подвергая процессуальность Я.И. рефлексивному осмыслению, Лиотар фиксирует несколько базисных тезисов, очерчивающих границы постмодернистского понимания Я.И. Прежде всего, несмотря на то, что 'высказывание, не удовлетворяющее правилам игры, не принадлежит к игре, определяемой ими', тем не менее правила Я.И. как таковые (при любой степени их определенности) 'не служат сами по себе их /Я.И. - M.M./ легитимацией, но являются предметом явного или неясного соглашения между игроками', даже если и не они 'их изобретают'. Культура постмодерна характеризуется, по Лиотару, тотализацией феномена Я.И., ибо ни одно высказывание не может быть неигровым: 'говорить - значит бороться, в смысле играть… Этим не обязательно подразумевается, что играют для того, чтобы выиграть. Можно сделать ход из удовольствия его изобретения: что иное заложено в работе разговорной речи и литературы по выведению языка из состояния покоя? Постоянное изобретение фразеологизмов, слов и значений, которые на уровне речи служат фактором эволюции языка, доставляет большое наслаждение. Но, несомненно, это удовольствие не свободно от ощущения победы, вырванной, по крайней мере, у одного, но грозного соперника - общепринятого языка, его устоявшихся коннотаций'. Таким образом, в рамках постмодернистского концептуального пространства вообще 'всякое высказывание должно рассматриваться как 'ход', сделанный в игре'. Более того, коль скоро это так, то, согласно Лиотару, фактически 'социальные связи состоят из языковых 'ходов'…'. В целом, по оценке Лиотара, постмодернизм 'избрал языковые игры в качестве своей общей методологической установки': оставляя открытым вопрос о генезисе социальных отношений и не претендуя на то, чтобы 'выводить… все социальные отношения' из данной установки, тем не менее, Лиотар констатирует, что 'языковые игры являются минимальными отношениями для существования общества: даже до своего рождения, хотя бы только вследствие данного ему имени, ребенок уже помещен как референт в историю, повествуемую его окружением, в которую он позднее неизбежно будет должен себя вписать'. Более того, согласно постмодернистской трактовке, 'вопрос социальных связей, будучи вопросом, сам является языковой игрой, игрой вопрошающего, вопрошаемого и предмета вопрошания, что уже является социальным отношением'. Парадигмальная эволюция постмодернизма к такой своей версии, как современный after-postmodernism была ознаменована и существенными трансформациями трактовки феномена Я.И. (см. After-postmodernism). В 'трансцендентально-герменевтической концепции языка' Апеля Я.И. понимаются как 'сплетенные с жизненной практикой прагматические квази-единицы коммуникации и взаимопонимания'. Апелем вводится также понятие 'трансцендентальных Я.И.' как Я.И. идеального (в нормативном смысле) 'коммуникативного сообщества': 'эти идеальные Я.И. предвосхищаются каждым, кто следует правилу…, как реальная возможность той Я.И., в которую он включен, а это значит - предполагаются как условие возможности и значимости его образа действий как осмысленного'. Но если пред-игра относима к Я.И., то с той же степенью правомерности это можно утверждать и о пост-игре: '…философ как критик языка должен отдавать себе отчет в том, что, занимаясь описанием Я.И., он сам осуществляет специфическую Я.И., которая находится в рефлексивном и критическом отношении ко всем возможным Я.И.'. В такой системе отсчета интерсубъективность значений языковых выражений обосновывается Апелем не через характерную для философской классики ссылку на абсолют абстрактно-универсального сознания, но посредством апелляции к коммуникативно значимому принципу 'критического образования консенсуса', безоговорочно оправданного и неуязвимого в своей операциональности: 'познавательно-критическое сомнение никогда не может поставить под вопрос семантико-прагматическую связность уже используемой Я.И.' Я.И. принципиально коммуникативна, и в этом отношении предполагает понимание как взаимопонимание: язык как 'трансцендентная величина' выступает 'условием возможности и значимости диалогического понимания и понимания самого себя'. Я.И. есть прежде всего интерсубъективная коммуникация, 'которая не может быть сведена к языковой передаче информации…, а является одновременно процессом достижения согласия'. В этом контексте, начиная с трактовки Я.И. Апелем, в позднем постмодерне оформляется вектор, связанный с реабилитацией понимания в идущем от экзегетики классическом герменевтическом смысле этого слова: 'говорить - это значит говорить кому-нибудь', и любая речь - даже самая непонятная - 'рождается в понимании и для понимания' (Гадамер). Если, пользуясь терминологией Э. Финка, можно сказать, что Витгенштейн понимал под Я.И. игру-game, то Я.И., по Апелю, - это игра-play. И такая трактовка Я.И. как взаимопонимающего диалога предполагает отказ от идеи произвольной 'деконструкции' (Деррида), 'означивания' как текстопорождения (Кристева) и т.п. процедур субъектного наполнения текста смыслом, ибо в рамках коммуникативного акта такой подход означал бы обрыв коммуникации. - Только обоюдная установка на понимание как реконструкцию имманентного смысла любого речевого акта и текста может сделать Я.И. принципиально возможной. Теория Я.И. широко используется в современной философии, применяется в исследованиях по общей семантике (Р.Хаякава) и сценарной социально-психологической 'теории конфликта' (А.Рапопорт).
ЯКОБСОН Роман (1896-1982) - русский лингвист, семиотик, литературовед, способствовавший установлению продуктивного диалога между европейской и американской культурными традициями, французским, чешским и русским структурализмом, между лингвистикой и антропологией, между лингвистикой и психоанализом. Профессиональная карьера Я. начиналась с Московского лингвистического кружка, позже он вместе с петроградскими друзьями основывает ОПОЯЗ (Общество по изучению поэтического языка). Оказавшись в эмиграции в Чехии, Я. принимает участие в деятельности Пражского лингвистического кружка. Вынужденный бежать из оккупированной нацистами Чехии, Я. проводит следующий период в Дании и Норвегии, где в дискуссиях осмысливает отличия пражского структурализма от датской глоссематики. В годы войны Я. оказывается в Америке, где занимает должность профессора славянских языков и литературы Гарвардского университета. Полное собрание сочинений Я. в пяти томах было выпущено в Гааге (1962-1979). Я. глубоко занимала проблема неразрывной связи лингвистики и поэтики. Он одним из первых популяризировал идеи Пирса и применил его трихотомическую классификацию знаков, внес значительный вклад в теорию коммуникации. Основной объект исследований Я. - это не соссюрианский статичный и абстрактный 'язык' как система правил, установленных социумом, а 'речевая деятельность', 'язык-в-действии' ('речевое событие', если пользоваться выражением Бахтина, или 'акты речевого общения'). Со временем Я. постепенно перешел от изучения сугубо формальных аспектов языка к изучению семантики произведения как такового. Для Я. значение произведения определяется не только структурой знака-проводника, значение (как это показал в свое время Леви-Стросс, с которым Я. связывали дружеские отношения и совместные научные интересы) - это еще и результат осмысления, интериоризации, включения в текст формально упорядоченной структуры универсума. В своих работах о поэтике Я. обращается к исследованию поэзии русского авангарда. 'Самовитое слово' авангардистов, аннулируя изображаемый или обозначаемый им предмет, ставило вопрос о природе и значимости элементов, несущих семантическую функцию в пространственных фигурах и в языке. Именно новое отношение к слову сделало возможным выявить и проанализировать литературность как таковую (то, что делает произведение литературным произведением). Я. считал, что присущий ему взрослый интерес к акустическим, ономатопеическим опытам авангардистов явился следствием его детского интереса к заклинаниям, колдовским речам, 'заумным' заговорам (при этом его интересовали и звуковая сторона народных речений, и их смысл, а порой и 'бессмыслица', также имеющие собственные законы
