Народу в зале по сравнению с предыдущим днем поубавилось чуть ли не вдвое. Пока присяжные рассаживались, подкладывая под себя для удобства мягкие подушки-сиденья, Николас оглядел присутствующих. Как и следовало ожидать, Фитч сидел на том же месте, на сей раз притворяясь, будто читает газету и на жюри ему в высшей степени наплевать, в том числе и на то, как одет Истер. Он внимательно изучит все это потом. Репортеров почти не было, хотя время от времени кто-нибудь из них появлялся, а затем снова исчезал. Типам с Уолл-стрит, казалось, уже порядком все надоело: все они были молоды, только что со студенческой скамьи, и на Юг их послали как новобранцев — у их боссов нашлись дела поважнее. Миссис Херман Граймз занимала то же место. Интересно, будет ли она сидеть здесь все дни напролет, внимательно слушать все, что происходит, чтобы быть готовой в любую минуту помочь мужу бросить жребий? — подумал Николас.
Он не сомневался, что рано или поздно увидит человека, вторгшегося в его квартиру, может быть, не сегодня, но в какой-то момент судебного процесса — наверняка. Пока что его в зале не было.
— Доброе утро, — произнес судья Харкин, обращаясь к жюри, после того как все успокоились. Участники процесса дружно улыбались судья, служащие суда, даже адвокаты, прекратившие перешептываться, одарили присяжных фальшивыми улыбками. — Надеюсь, все чувствуют себя хорошо. — Судья сделал паузу, чтобы убедиться, что все пятнадцать голов неловко, но утвердительно кивнули. — Отлично. Госпожа секретарь жюри уведомила меня, что все готовы работать весь день — Забавно было представить себе Лу Дэлл в качестве “госпожи”.
Его честь взял со стола листок с вопросами, которые члены жюри скоро возненавидят, откашлялся и принял серьезный вид.
— Итак, дамы и господа — члены жюри, я задам вам ряд вопросов, очень важных вопросов, и хочу, чтобы вы ответили на них максимально ответственно. Я также обязан напомнить, что если вам есть что сообщить, но вы не сделаете этого, причем абсолютно честно, то навлечете на себя обвинение в неуважении к суду, которое карается тюремным заключением.
Он дал время всем присутствующим осознать серьезность своего предупреждения. Присяжные невольно почувствовали себя заранее виноватыми. Убедившись, что слова его до всех дошли, судья начал задавать вопросы: пытался ли кто-нибудь обсуждать с вами обстоятельства дела? Не поступило ли вам каких-нибудь странных телефонных звонков с момента окончания вчерашнего вечернего заседания? Не заметили ли вы, чтобы кто-нибудь наблюдал за вами или за членами вашей семьи? Не слышали ли вы каких-нибудь сплетен или слухов относительно чего или кого бы то ни было, имеющих отношение к процессу? Об адвокатах? О свидетелях? Не пытался ли кто-нибудь вступить в контакт с вашими друзьями или членами вашей семьи на предмет разговора о нынешнем процессе? Не задавал ли вам кто-нибудь из ваших друзей или членов семьи вопросов, связанных со вчерашним заседанием? Не видели ли вы или не получали каких бы то ни было письменных материалов, в которых каким-то образом упоминалось бы нечто, связанное с процессом?
После каждого вопроса судья делал паузу и вопросительно обводил взглядом всех присяжных, затем с явным разочарованием возвращался к своему списку.
Именно атмосфера ожидания, сопровождавшая этот опрос, более всего удивила присяжных. Адвокаты буквально впились в их лица, уверенные, что какой-нибудь чертов ответ все же последует. Даже служащие, обычно занятые перекладыванием бумаг, вещественных доказательств или массой не имеющих отношения к процессу дел, застыли в ожидании: кто же из присяжных сделает признание? Сердитый взгляд и взлетающие после каждого вопроса брови судьи Харкина словно бы бросали вызов честности каждого присяжного. Их молчание он, похоже, считал не чем иным, как ложью.
Закончив, он тихо произнес: “Благодарю вас”, и по залу пронесся вздох. Присяжным показалось, что онипережили вооруженное нападение. Судья отхлебнул кофе из высокого стакана и улыбнулся Уэнделу Рору:
— Вызовите вашего следующего свидетеля, адвокат.
Pop встал — большое коричневое пятно на мятой белой рубашке, галстук, как всегда, набок, поношенные, день ото дня становящиеся все более грязными туфли. Он кивнул и тепло улыбнулся присяжным, и они не удержались от ответной улыбки.
Специальному человеку из группы роровских экспертов было поручено записывать все, связанное с одеждой присяжных. Если кто-нибудь из пяти присяжных-мужчин наденет ковбойские сапоги, у Рора наготове стояла пара таких старых сапог. Даже две — с острыми носами и с круглыми. В нужный момент он наденет кроссовки. Один раз, вслед за каким-то присяжным, он уже их надевал. Судья, не Харкин, другой, даже сделал ему реприманд по этому поводу в перерыве. Pop объяснил, что у него болят ноги, и даже предъявил справку от врача. Он мог надеть вельветовые брюки цвета хаки, плетеный галстук, синтетический спортивный пиджак, ковбойский пояс, белые носки, дешевые мокасины (либо до блеска начищенные, либо потрепанные). Его эклектичный гардероб был подобран так, чтобы всегда соответствовать одежде тех, кто вынужден сидеть в зале суда и по шесть часов в день слушать его.
— Мы вызываем доктора Милтона Фрике. — объявил он. Доктор Фрике произнес клятву, сел на свидетельское место, и бейлиф приколол ему микрофон. Вскоре всем стало ясно, что он большой ученый: множество дипломов об окончании всевозможных учебных заведений, сотни публикаций в журналах, семнадцать книг, многолетний преподавательский опыт, десятилетия исследований в области воздействия курения на организм человека. Это был маленький мужчина с совершенно круглым лицом, в черных роговых очках. На вид — гений. Рору понадобился почти час, чтобы представить поразительный список свидетельств его высочайшей квалификации. Когда наконец ни у кого не осталось сомнений в том, что Фрике — настоящий эксперт, Дурр Кейбл выразил свое пренебрежительное отношение к нему, заявив: “Признаем, что в своей области доктор Фрике сведущ”. Это должно было прозвучать отрезвляюще.
Область интересов доктора Фрике действительно вот уже много лет сводилась к исследованию воздействия табакокурения на организм человека, этому занятию он посвящал по десять часов в сутки. Фрике был директором Научно-исследовательского института последствий курения в Рочестере, Нью-Йорк. Присяжные узнали, что Pop нанял его еще до кончины Джекоба Вуда и что он присутствовал при вскрытии, проведенном через четыре часа после смерти мистера Вуда, во время которого сделал несколько снимков.
Pop подчеркивал, что имеются фотографии, которые присяжным будут, без сомнения, продемонстрированы, но делать это не спешил, он хотел извлечь как можно больший эффект из присутствия в суде выдающегося специалиста по химии и фармакологии курения. Фрике вел себя как настоящий профессор. Он популярно описывал скучнейшие научные и медицинские процессы, избегал высоких слов и старался, чтобы присяжные поняли то, что он хотел до них донести. Свидетель был убедителен и ничуть не скован.
Когда судья Харкин объявил перерыв, Pop сообщил суду, что доктор Фрике останется в зале до конца дня.
Обед уже ждал присяжных, его подавал сам мистер О’Рейли, который принес свои искренние извинения за то, что случилось накануне.
— Бумажные тарелки и пластмассовые вилки? — сказал Николас, когда присяжные рассаживались за столом. Сам он не сел. Мистер О’Рейли посмотрел на Лу Дэлл.
— Ну и что? — спросила она.
— А то, что мы специально оговорили, что хотим есть на настоящих тарелках и пользоваться настоящими вилками. Разве не так? — Голос его начинал звенеть, и некоторые присяжные смущенно отвернулись. Они просто хотели есть.
— Что плохого в бумажных тарелках? — нервно спросила Лу Дэлл, ее челка затряслась.
— Они впитывают жир, не так ли? Становятся масляными и оставляют следы на столе, понимаете? Вот почему я особо просил, чтобы тарелки были настоящими и вилки тоже. — Он взял белую пластмассовую вилку, переломил пополам и выбросил в мусорную корзину. — И что бесит меня больше всего, Лу Дэлл, так это то, что в этот самый момент судья Харкин, адвокаты, их клиенты, свидетели, служащие суда, зрители — все, кто имеет отношение к процессу, обедают в хорошем ресторане, пьют из настоящих стаканов, едят на настоящих тарелках, настоящими вилками, которые не переламываются пополам.
И заказывают хорошую еду из весьма богатого меню. Вот что меня бесит. А мы, присяжные, самые главные действующие лица этого проклятого процесса, торчим здесь взаперти, словно первоклашки,
