– По крайней мере так мы отделаемся от этих людей, – повторял он.
Клей то и дело думал о Максе Пейсе, приятеле, втянувшем его в это дело. Человеку по фамилии Пейс – одной из минимум пяти его фамилий – было заочно предъявлено обвинение в мошенничестве в особо крупных размерах, но его так и не удалось разыскать. В обвинении говорилось, что, используя секретную информацию, он продал почти миллион акций компании «Гофман» перед тем, как Клей подал на компанию в суд, а потом выкупил их по бросовым ценам и улизнул из страны, заработав на этом не менее пятнадцати миллионов. «Беги, Макс, беги! Если тебя поймают и приволокут в суд, ты ведь можешь вытащить на свет все наши грязные делишки».
У Оскара в списке было еще пунктов сто, но Клей уже устал.
– Мне исполнять сегодня роль сиделки? – шепотом спросила его на кухне Полетт.
– Нет, здесь будет Ребекка.
– Любишь ты создавать себе проблемы.
– Завтра они подают на развод. По обоюдному согласию.
– А как же куколка?
– Если она когда-нибудь и вернется с Сент-Барта, это все равно уже в прошлом.
Всю следующую неделю Клей не покидал дома. Ребекка упаковала вещи Ридли в огромные мешки для мусора и утащила их в подвал. Кое-какие свои вещи она, наоборот, перевезла к нему, хотя Клей и предупредил, что дом наверняка отберут. Ребекка готовила вкусные кушанья и всячески заботилась о Клее. Они до полуночи смотрели старые фильмы, а по утрам долго спали. Она возила его к врачу.
Ридли позванивала со своего острова. Клей не стал сообщать ей, что она уволена, он собирался сказать это с глазу на глаз, если она все-таки вернется. Процесс переоборудования виллы шел полным ходом, несмотря на то что Клей значительно урезал бюджет. Однако его финансовые проблемы Ридли, судя по всему, представляла себе весьма смутно.
Последним адвокатом, оказавшимся причастным к судьбе Клея, был эксперт по делам о банкротстве Марк Мунсон – специалист по громким, запутанным индивидуальным катастрофам. Его нашел Гриттл. После того как Клей встретился с адвокатом лично, Рекс показал ему бухгалтерские книги, договоры аренды, контракты, иски, сведения об авуарах, размерах предполагаемой финансовой ответственности – словом, все. Когда они вместе явились домой к Клею, он попросил Ребекку оставить их, желая оградить ее от неприятных подробностей.
За семнадцать месяцев, минувших с того дня, как Клей покинул БГЗ, он заработал гонораров на сумму сто двадцать один миллион долларов. Тридцать миллионов было выплачено Родни, Полетт и Ионе в качестве вознаграждения. Двадцать ушло на организацию офиса, оплату коммунальных услуг и «Гольфстрим». Шестнадцать были спущены в унитаз – стоимость рекламы и медицинских тестов по дилофту, максатилу и «Тощему Бену». Налоги, уже уплаченные и начисленные, но еще не погашенные, составили тридцать четыре миллиона. Четыре стоила вилла, три – отцовская яхта. Миллион туда, миллион сюда – дом, «предоплата» услуг Макса Пейса, обычные экстравагантности, от которых не может удержаться ни один нувориш.
Кстати, с яхтой дело обстояло весьма непросто. Клей ее оплатил, но официально, в целях снижения налогов, «плавсредство» было зарегистрировано как часть флотилии Багамской компании. Мунсон считал, что суд по делам банкротства может вынести одно из двух решений: яхту сочтет либо даром – в этом случае Клею придется заплатить налог на дарственную, – либо просто чужой собственностью, не являющейся частью имущества Клея. Однако в любом случае яхта останется за Джарретом Картером.
Семь миллионов сто тысяч Клей заработал на игре с акциями «Акермана», и хотя часть этой суммы он припрятал на оффшорном счете, деньги, похоже, придется оттуда вытащить.
– Если станет известно, что вы что-то прячете, вас ждет тюрьма, – наставлял его Мунсон, откровенно давая понять, что не потерпит никаких махинаций.
Итоговый баланс равнялся приблизительно девятнадцати миллионам, если не считать незначительной суммы, причитающейся фирме от должников. Так или иначе, доля ответственности Клея представлялась катастрофической. Двадцать шесть его бывших клиентов уже подали на него в суд из-за фиаско с дилофтом, и цифра грозила вырасти, а поскольку Клей не мог оспорить размер компенсации за каждое дело, сумма предполагаемой выплаты обещала значительно превысить все, что у него осталось. Между тем уже суетились и строились в ряды бывшие клиенты по делу компании «Хэнна». Удар от бумеранга максатила, безусловно, станет и вовсе сокрушительным, предсказать точные цифры совершенно невозможно.
– Этим пусть занимается совет доверителей по делу о банкротстве, – решил Мунсон. – С вас снимут последнюю рубашку, но по крайней мере вы не будете никому должны.
– Большое спасибо, – саркастически вымолвил Клей, продолжая думать о яхте. Если удастся спасти ее от конфискации, Джаррет сможет ее продать, купить себе что-нибудь поменьше, а у Клея останется немного денег на жизнь.
После двухчасового совещания с Мунсоном и Гриттлом кухонный стол Клея сплошь покрылся таблицами, распечатками и разрозненными записками – руинами последних семнадцати месяцев его жизни. Клей стыдился своей жадности и был обескуражен собственной глупостью. Ему было тошно видеть, что сделали с ним деньги.
Единственное, что помогало держаться, так это мысль о скором побеге.
Позвонив с Сент-Барта, Ридли сообщила тревожную новость: перед «их» виллой выставили табличку с надписью «Продается».
– Это потому, что она продается, – ответил Клей.
– Не понимаю.
– Приезжай, я объясню.
– Какие-то неприятности?
– Можно выразиться и так.
После долгой паузы она заявила:
– Я предпочитаю остаться здесь.
– Ридли, заставить тебя вернуться я не могу.
– Конечно.
– Ну и прекрасно. Оставайся на вилле, пока ее не продадут. Мне все равно.
– И скоро это может случиться?
Он ясно представил, как она будет предпринимать все возможные усилия, чтобы воспрепятствовать продаже дома. Но в этот момент ему действительно было все равно.
– Может, через месяц, а может, через год. Не знаю.
– Тогда я остаюсь.
– Отлично.
Родни нашел старого друга сидящим на ступеньках своего дома, скрюченным, скособоченным, в пледе, наброшенном на плечи, чтобы оберечься от осеннего холода. Ветер нес по Дамбартон-стрит осенние листья.
– Хочется подышать свежим воздухом, – объяснил Клей. – Я три недели был заперт в четырех стенах.
– Как твои кости? – спросил Родни, присев рядом и глядя на улицу.
– Срастаются потихоньку.
Родни распрощался со столицей и стал пригородным обывателем. Брюки цвета хаки, кроссовки, смешной полуспортивный пикап – чтобы возить детей.
– А голова?
– Лучше, чем было, мои мозги урона не претерпели.
– А что с душой?
– Она болит, чтобы не сказать больше. Но я выстою.
– Полетт говорит, ты собрался уехать?
