– Это обойдется в двести пятьдесят тысяч долларов.
Форрест едва заметно пожал плечами: какая разница – год, два, три.
– Сидишь на транквилизаторах?– попытался спровоцировать его Рэй.
– Нет.
– А похоже.
– Нет. Их здесь не применяют. Не поверишь, но это так.– Голос Форреста чуть повысился.
Рэй вспомнил о тикающих часах: ровно через тридцать минут сюда войдет Эллисон, чтобы проводить его до машины. К делу, к делу! Посмотрим, что Форрест согласится признать.
– Я еще раз взглянул на завещание,– раздельно произнес он,– и сравнил его с повесткой, которой судья призывал нас к себе седьмого мая. Подписи здорово отличались.
– И?..
– Не знаю, чья там действовала рука, но почти уверен – твоя.
– Обратись в суд.
– Ты ничего не отрицаешь?
– Зачем?
«Зачем?» – с отвращением мысленно повторил Рэй. Последовала долгая-долгая пауза.
– Повестку я получил в четверг. Отправлена она была из Клэнтона в понедельник, в тот самый день, когда ты повез отца к Тафту. Вопрос: как ты умудрился справиться со старым «Ундервудом»?
– Я не обязан отвечать на твои вопросы.
– Ошибаешься. Ты должен рассказать мне все. Ты выиграл. Судья мертв, особняк превратился в пепел, деньги – твои. Интересует все это только меня, но ведь и мне осталось совсем недолго. Рассказывай.
– Пачка ампул морфия у судьи уже была.
– И ты отвез его к Тафту на инъекцию, тут нет никаких вопросов.
– Но это важно.
– Почему?
– Потому что отец почти не мог двигаться.– По лицу Форреста скользнула неясная тень.
– Его мучили боли,– напомнил Рэй, надеясь разбудить в душе брата хоть какое-то чувство.
– Да,– бесстрастно подтвердил тот.
– И если бы одна доза морфия оказалась чуть больше, особняк остался бы в твоем распоряжении?
– Примерно так.
– Когда ты объявился в Клэнтоне?
– Мне еще в школе плохо давались даты.
– Не валяй дурака, Форрест, пожалуйста. Умер он в воскресенье.
– Я выехал туда в субботу.
– За восемь дней до его смерти?
– По-видимому.
– Для чего?
Брат опустил подбородок, прикрыл веки.
– Он позвал меня к себе. Я и представить не мог, как он постарел, каким стал беспомощным.– Форрест глубоко вздохнул, раскрыл глаза.– Боли были ужасными, лекарства не помогали. Мы сидели на крыльце, рассуждали о войне и о том, как все изменилось бы, не погибни Джексон* в Ченселлорсвилле. Судья все время дергался, так докучали ему боли. Временами у него перехватывало дыхание. Но все же он говорил и говорил. Мир между нами так и не установился, но в этом уже не было нужды. Я приехал, а другого ему и не требовалось. Однажды ночью, когда я спал на кушетке в кабинете, меня разбудил дикий крик. Я бросился в спальню – отец лежал на полу, скрючившись от невыносимой боли. Я уложил его в постель, помог ввести в вену морфий, и он успокоился. Шел четвертый час утра. Сон как рукой сняло, я отправился бродить по дому…
Повествование прервалось, но запущенный Эллисон хронометр продолжал отсчитывать минуты.
– …и нашел деньги,– договорил Рэй.
– Какие деньги?
– Те, которыми ты оплачиваешь свое пребывание здесь.
– А-а, вот ты о чем.
– Об этом, Форрест, об этом.
– Да. Я обнаружил их там же, где и ты. Двадцать семь коробок. В первой лежали сто тысяч долларов. Произведя примитивный подсчет, я растерялся. Что делать? Просидел до рассвета, глядя на пачки банкнот, боясь, что судья вдруг встанет, зайдет в кабинет – и надеясь на это. По крайней мере я услышал бы какое- то объяснение.– Форрест повел рукой.– К восходу солнца у меня созрел план. Почему бы не позволить тебе распорядиться деньгами? Ты – первенец, ты – любимый сын, блестящий знаток права, ты – единственный, кто пользовался доверием отца. «Не буду спускать с Рэя глаз,– сказал я себе,– потому что он лучше меня знает, как поступить». Закрыл шкаф, придвинул кушетку и чуть было не отправился просить у судьи совета, но понял: хотел бы отец поставить меня в известность, так бы и сделал.
– Когда ты сел за машинку?
– Где-то после обеда. Отец спал в кресле под старым платаном на заднем дворе. К тому времени ему стало гораздо лучше, морфий все же помог.
– А в понедельник ты повез его в Тьюпело.
– Да. Он намеревался даже сам сесть за руль, но я не дал.
– И спрятался возле клиники в кустах жасмина.
– Много же ты успел разузнать.
– Почти ничего. У меня в голове только вопросы. Ты позвонил, сказал, что тоже получил весточку, и поинтересовался, не намерен ли я звонить судье. Допустим, я ответил бы: да, непременно!
– Телефоны в особняке все равно не работали.
– Почему?
– На щитке в подвале был разъем.
Рэй кивнул. Открыта еще одна маленькая тайна.
– К тому же судья и так поднимал трубку не чаще раза в месяц,– добавил Форрест.
– Когда ты переписал завещание?
– За день до его смерти. Нашел старое, оно мне не понравилось, и я решил разделить имущество поровну. Смешно, правда? Поровну! Я думал, являясь единственными наследниками, мы поделим отцовское достояние пятьдесят на пятьдесят. Я не знал, что юристов учат на все накладывать лапу, красть у брата, прятать то, что они обязаны охранять. Я хотел быть честным. Какая глупость…
– Когда он умер?
– За два часа до твоего приезда.
– Это ты его убил?
Молчание.
– Ты?
– Его убил рак.
– Подожди, подожди.– Рэй подался вперед, готовясь нанести очередной удар.– Восемь дней ты торчишь рядом, заботишься, а за два часа до моего появления судья благополучно умирает?
– Совершенно верно.
– Лжешь.
– Я помог ему сделать укол, доволен? Он кричал от боли, не мог есть, пить, пойти в туалет и ходил под себя. А тебя там не было. Там был я. Я одел его, переложил на кушетку, побрил. Он не сумел сломать головку ампулы. Я ввел морфий, и он уснул. Мне оставалось только покинуть дом. Потом пришел ты, увидел отца мертвым, обнаружил деньги. Продолжение тебе известно.
– Ты знаешь, откуда они взялись?
– Нет. Откуда-то с побережья скорее всего. На это мне наплевать.
– Кто сжег самолет?
– Поджог самолета – это преступление. Мне о нем ничего не известно.
– Не тот ли человек, что преследовал меня целый месяц?
