Карл Ли откинулся на спинку вращающегося кресла.
— Намного лучше. В целом все это мне очень не нравится. Лучше бы ничего такого вообще не было. И с дочкой тоже, ты же понимаешь меня. Я ничего не имел против тех парней, пока они не обидели Тони. Теперь они получили то, что должны были получить. Мне искренне жаль их матерей и отцов, если только у них были отцы, в чем я сильно сомневаюсь.
— Ты боишься?
— Чего?
— Газовой камеры, например.
— Нет, брось, Джейк. Поэтому-то я и выбрал тебя. Ни в какую газовую камеру я идти не собираюсь. Я видел, как ты вытащил оттуда Лестера, теперь ты сделаешь то же для меня. Тебе это по силам, Джейк.
— Не так уж это просто, Карл Ли.
— Ну?
— Не думаешь же ты всерьез, что, хладнокровно пристрелив человека, вернее, двух, и заявив жюри присяжных, что они заслужили свою смерть, ты сможешь с гордым видом выйти из зала суда.
— Но ведь с Лестером у тебя получилось.
— Каждый случай особенный. Разница здесь в том, что ты убил двух белых парней, а Лестер — только черномазого ниггера. Большая разница.
— Боишься, Джейк?
— Мне бояться? Газовка угрожает не мне.
— Не очень-то ты стараешься меня обнадежить.
«Ты набитый идиот», — подумал Джейк. Чем, интересно, можно его сейчас обнадежить? Да на трупах еще кровь не высохла. До того как все это случилось, Джейк и в самом деле испытывал большую уверенность, однако сейчас кое-что изменилось. За преступление, в совершении которого признался его подзащитный, полагалась смерть в газовой камере.
— Где ты раздобыл армейскую винтовку?
— Помог друг в Мемфисе.
— Ясно. Лестер причастен к убийству?
— Нет. Он знал, что я намереваюсь делать, и хотел помочь, но я ему не позволил.
— А как Гвен?
— Сейчас она, конечно, с ума сходит, но рядом с ней Лестер. Она вообще ни о чем не подозревала.
— Что скажешь про детей?
— Ты же знаешь: дети есть дети. И им не хочется, чтобы их папочка сидел в тюрьме. Плачут, но это пройдет. Лестер о них позаботится.
— Он собирается возвращаться в Чикаго?
— Не сразу. Джейк, когда суд?
— Предварительное слушание будет завтра или в среду, это определит Буллард.
— Он будет председательствовать?
— На предварительном слушании. Но не на заседании суда. Дело должно разбираться выездной сессией.
— Кто у них там будет главный?
— Омар Нуз, из округа Ван-Бюрен. Тот же, с кем имел дело Лестер.
— Мне везет. Он неплохой судья, а?
— Да.
— И когда все это закрутится?
— Ближе к концу лета или осенью. Бакли будет настаивать на скорейшем разбирательстве.
— Кто такой Бакли?
— Руфус Бакли, прокурор. Он выступал обвинителем на процессе Лестера. Да ты помнишь его, такой крупный, с громким голосом…
— Да-да, помню. Громила Руфус Бакли. Совсем вылетел у меня из головы. А ведь он довольно опасен, так?
— Он умен, очень умен. Он продажен, и амбиции у него непомерные, в это дело он вцепится ради саморекламы.
— Но ты ведь побивал его, а?
— Было дело. Но и он побивал меня.
Джейк раскрыл свой кейс, достал папку. Еще раз он пробежал глазами условия заключения контрактов по защите интересов своих клиентов. Условия эти Джейк знал наизусть, но удостовериться лишний раз не помешает. Гонорар его определялся платежеспособностью клиента, которая у чернокожего населения была не очень-то высокой, если, конечно, не обнаруживалось где-нибудь в Сент-Луисе или Чикаго близкого родственника с высокооплачиваемой работой и достаточно щедрого. Но такое случалось нечасто. Джейк припомнил дело Лестера: у того в Калифорнии был брат, почтовый служащий, но он то ли не смог, то ли не захотел помочь. Жили в округе и какие-то сестры, однако у них самих забот хватало, поэтому они предлагали главным образом моральную поддержку. У Гвен было множество родственников, и жили они все довольно-таки благополучно, но процветающими их не назовешь. Карл Ли сам являлся собственником нескольких акров земли вокруг своего дома, которую заложил, чтобы помочь Лестеру расплатиться с Джейком.
В качестве гонорара за выигранный процесс Джейк потребовал пять тысяч долларов: половину Лестер заплатил еще до суда, вторую половину обязался выплатить частями на протяжении последующих трех лет.
Джейку претил разговор о деньгах. Более неприятной и трудной проблемы в его практической деятельности не было. Еще с порога, с самого начала клиенту прежде всего было необходимо узнать, на сколько его принудят раскошелиться, и все реагировали на ответы Джейка по-разному. Некоторых то, что они слышали, поражало, другие только судорожно сглатывали, третьи в гневе хлопали дверью. Кое-кто начинал торговаться, однако большинство платили или обещали заплатить.
Он вчитывался в условия контракта и с чувством полной беспомощности размышлял о приемлемой для обеих сторон сумме гонорара. Кое-кто из коллег Джейка взялся бы за такое дело за чисто символическую плату. Их больше интересовала реклама. Джейк подумал о земельном участке, о работе на бумажной фабрике, о семье и в конце концов произнес:
— Ты заплатишь мне десять тысяч.
Карл Ли даже не пошевельнулся.
— С Лестера ты взял пять тысяч.
— На тебе висят три жертвы, у Лестера была одна, — с готовностью откликнулся Джейк.
— А сколько раз я, по-твоему, смогу войти в газовую камеру?
— Неплохой вопрос. Сколько ты можешь заплатить?
— Тысячу я могу заплатить прямо сейчас. — В голосе Карла Ли звучала гордость. — Под остаток земли займу столько, сколько мне дадут, и все эти деньги отдам тебе.
Джейк на минуту задумался.
— У меня другое предложение. Прежде всего давай договоримся о сумме. Ты заплатишь тысячу мне прямо сейчас и подпишешь расписку на остальное. Как раздобудешь деньги, выкупишь расписку.
— Сколько же ты хочешь?
— Десять тысяч долларов.
— Я готов заплатить пять.
— Ты можешь заплатить и больше.
— А ты в состоянии сделать ту же работу и за меньшую сумму.
— О'кей, я в состоянии сделать ее за девять тысяч.
— Тогда я заплачу шесть.
— Восемь?
— Семь.
— Может, сойдемся на семи с половиной?
