Я промолчал — вопрос относился к числу риторических, Похоже, Стерляжий принял мое молчание за нежелание отвечать толково, правдиво и не раздумывая. Это он зря: теперь даже дети знают, что специалисты своего дела обязательно разговорят клиента. И даже неспециалисты вроде Стерляжего. Если постараются. — Это не он, — вмешалась Надя. — Он не Святополк Горелкин. Он Олег Берш, агент в чине майора. Вибрион для «Грифа» и для всех нас. — Какой еще вибрион? — спросил Капустян. — Тайная операция так называется. А главный исполнитель — вот он висит, вибрион холерный…
Зря она это сказала. Холера ассоциативно связана с выгребной ямой. У каждого человека есть свой личный темный страх, обычно глубоко запрятанный. Для меня это страх погибнуть, захлебнувшись в канализационном коллекторе. Именно в нем. Будто не все равно, где помирать.
В кают-компании было жарко — терморегуляция опять барахлила. Аскольд потел, Стерляжий тоже. Надя обмахивалась книгой, придерживаясь другой рукой за скобу, чтобы не улететь. Капустян висел просто-напросто в трусах, выставив на обозрение широченную волосатую грудь, подпертую выпуклым шерстистым животиком.
Тут же с невинной физиономией плавала глупая кукла Аграфена, распотрошенная и напоминающая препарированную лягушку, — плавала до тех пор, пока Стерляжий не поймал ее за ногу и не вышвырнул вон из кают-компании. Вот, значит, где на «Грифе» хранилось оружие — разумеется, пневматическое, стреляющее иглами! Недурно придумано. Не насчет игл, понятно — надо быть редкостным идиотом, чтобы затеять на орбитальной станции пулевую стрельбу, — а насчет места хранения, А я-то, лопух, уже почти поверил в то, что оружия здесь нет, если не считать пулеметов в боевых капсулах да генераторов энергошнура…
Скрипнул зубами. Не помогло.
Пистолетом теперь поигрывал Стерляжий — чуточку картинно, но это не ввело меня в заблуждение. Когда человек по-настоящему зол, это чувствуешь сразу. Поигрывая пневматиком, он не меня пугал — успокаивал себя, и, кажется, не слишком успешно.
Пауза оказалась кстати и для меня — едва не запаниковав, я все же взял себя в руки. Партию мне не выиграть, но всегда остается надежда на пат — лучшее, на что я могу рассчитывать. Это только герои кинобоевиков в подобной ситуации рвут путы, с отчетливым хрустом сворачивают шеи тем наивным, кто пытается их остановить, и за секунду до взрыва специальной мины улетают на угнанной капсуле… Интересно, как?! Единственное место, где можно не только сесть в капсулу, но и покинуть ее, — ангар «Грифа». Для посадки на Землю она не предназначена, для пристыковки к МКС — тоже. Капсулу физически невозможно покинуть, находясь в скафандре, а значит, перебраться с нее на МКС через открытое пространство мне тоже не светит. Стоит сворачивать чужие шеи, прорываясь с боем к летающему гробу!
— Значит, не Святополк? — наконец выцедил сквозь зубы Стерляжий. — Вибрион, значит?
Долго же до него доходит…
— Именно, — ответствовал я, стараясь держаться наглее. — Не Святополк, не Брячислав и не Добрыня. Даже не Вышата Серославич. Что дальше?
Под скулами Стерляжего перекатились желваки.
— Можно сделать тебе укол, и ты все выложишь, как миленький, — сказал он. — Только не всякая дрянь этого заслуживает. Ты, например, нет. Мне вообще прикасаться к тебе противно. Поэтому при необходимости я буду стрелять в тебя иглами с геморрагином и слушать, как ты воешь от боли. А в промежутках между воем я буду задавать тебе вопросы. — Задавай, — сказал я, силясь пожать плечами. — Отвечу. Только можно сначала я спрошу? — Заткнись. — Как? — спросил я, сделав вид, что не расслышал. — Я хочу знать только одно: как меня вычислили? Больше ничего. Похвастайся. Я ведь не удеру отсюда и ничего не сообщу на Землю, это ты должен понимать… — Заткнись, сказано. — Я покажу, — вмешалась Надя. — Зачем? — Просто так. Пусть посмотрит.
Повернувшись ко мне профилем, она убрала с уха локон. Лучше бы она этого не делала!..
Толстый пятнистый червь шевелился у нее за ухом, устраиваясь поудобнее. Не считая белых, похожих на лишаи пятен, он был бледно-студенистый, и какие-то внутренние трубки просвечивали сквозь его полупрозрачные покровы. Более омерзительной твари я не видывал — бычий цепень казался бы верхом совершенства по сравнению с этим червем. Не знаю, сосал ли он кровь, но мне вдруг почудился короткий хлюпающий звук.
— Симбиотическая пиявка с планеты Медуза, — спокойно пояснила Надя. — Вступает во взаимовыгодный контакт с местными крупными амфибиями, резко повышая чувствительность их рецепторов, и сносно чувствует себя на человеке. Вооруженный пиявкой человек способен на многое, вплоть до восприятия мыслеобразов других людей на небольшом расстоянии…
Я не поверил. Невероятное казалось очевидным, но на свете бывает разное невероятное. В одно верится сразу, в чем Свят Горелкин не раз убеждался, — в другое не верится, потому что не хочется верить. Чтение мыслей… точнее, просмотр мыслеобразов, возникающих в чужой голове…
Громадное одностороннее преимущество — и запоздалая жгучая обида пещерного дикаря, выскочившего с дубиной под бомбовый «ковер». Долой логику! Так не бывает, потому что не должно быть, потому что я этого не хочу!..
— …к сожалению, на Земле не удается создать приемлемые условия для этих уникальных организмов, они там не выживают, зато на «Грифе» мы можем легко осуществлять выборочную, а в отдельных случаях и тотальную проверку лояльности… В нашей биолаборатории они даже размножаются…
Но разве бомба спрашивает, чего хочется тем, кто на свою беду находится в расчетном месте ее падения?
И разве найдется желающий без нужды таскать за ухом впиявившуюся в кожу слизистую гадину?
Я поверил.
Пиявка! Пиявочка… А ведь однажды мне уже говорили об этой пиявочке… Как я мог не придать этому значения! — Хватит, — пробормотал я. — Убери. Меня сейчас стошнит. — Тебя проверили, когда ты в первый раз попал на'Гриф', — вздохнула Надя, водрузив локон на место. — Я и проверяла. Ты был чист, хотя, конечно, ты тогда был не ты… Проверить тебя повторно — чисто моя инициатива. На всякий случай. Ты был какой-то странный, вот я и подумала… — Правильно подумала,. — кивнул Стерляжий. — За мной премия.
Надя сказала ему, куда следует засунуть эту премию. Таких слов я от нее раньше не слышал. По- моему, она зря расстроилась — непрофессионально это. — Ну и что ты чувствуешь, когда тебя сосет эта тварь? -спросил я, немного придя в себя. — Расскажи, каковы они чужие мыслеобразы. Приятно подглядывать в замочную скважину? — Что-то я не пойму: кто кого допрашивает? — вставил реплику Капустян. — Какой ты уникум по коммуникационной части! -дергаясь в путах, крикнул я Наде в лицо. — С пиявочкой за ухом? У тебя что, кровь какая-нибудь особенная? Деликатес, а? Нет? Обыкновенная кровь? Тогда вон ему пиявочку подсади или ему — с пиявочкой любой станет уникумом, если не брезглив…
Я еще многое хотел сказать, но не успел. Послышалось резкое «фс-с-с-ст», и в ногу выше колена впилась игла. «Стой! Он нарочно…» — начала было Надя и, закусив губу, умолкла. Что верно, то верно: я «щупал» их. Дразнил, играя истерику. А заодно хотел лишний раз убедиться в возможностях пиявочки…
Убеждаться было больно. Стерляжий сказал правду: он сменил обойму в пневматике. Всякий, кого хоть раз в жизни кусала гадюка, знает, что такое геморрагии. К сожалению, это вещество в несмертельных концентрациях не обладает приятным свойством отключать сознание. Кое в чем гадюка хуже кобры.
«Вадим, зачем?» — успел я услышать слова Нади, прежде чем превратился в комок боли. Стерляжий что-то ответил, но его слова прошли мимо моих ушей.
Нога стала бревном. Боль раздувала ее, рвала, грызла, глодала. Она не желала выбираться наружу, она устраивалась во мне основательно, по-хозяйски. Острая, пронзительная боль.
И пневматик в руках Стерляжего, по-прежнему направленный на меня. Что это? Он хочет угостить меня еще одной иглой?
— Еще! Еще! — захохотал я, чтобы не завыть в голос. -Почему так мало? Еще!..
— Хватит! — пронзительно крикнула Надя. Кажется, она выплыла из кают-компании — впрочем,
