и смотрел на меня с интересом. Остальные старатели, похоже, не собирались вмешиваться.
А зря. Холодная ярость — это вам не шуточки. В таком настроении не учат безнадежных кретинов уму-разуму — их убивают, причем не сразу.
— Кто? — хлестнуло под куполом.
Появившийся из кухни Хлюст мгновенно понял, что сейчас произойдет. Он был очень серьезен.
— Кто?!
Ухмыляющийся Витек развел руками. Остальные прятали глаза. У каждого вдруг нашлось неотложное дело. — Ты — Палец Хлюста указал на племянника. — Выброси себе подобное и вымой койку с порошком. Порошок в санузле. — Чего? — деланно возмутился Витек. — Я-то тут причем, в натуре? — Съешь, — негромко проговорил Хлюст, но так, что даже у меня побежали по спине мурашки.
Кто-то взгоготнул. Витек, напротив, погасил ухмылку, растерянно оглянулся, ища поддержки, не нашел и, прогундосив «да ладно…», поволок оскверненную лежанку в санузел.
«Забудь», — сказал мне Хлюст. И я забыл бы, будь я уверен, что утренняя выходка племянничка — последняя. Жаль, я не увлекаюсь сказками. По-моему, клинических подлецов лучше всего лечить в травматологических пунктах.
Даже сквозь тонированное стекло я видел отекшее багровое лицо Витька. Было отчего взбелениться: этот кретин пострадал даже не от землетрясения — он элементарно словил тепловой удар!
Ну почему я не рискнул перепрыгнуть через трещину! И риск-то был маленький! Не дал бы крюка по чужому сектору — ничего бы и не увидел. Почему я такой осторожный болван!..
Была бы у меня рация, я бы вызвал подмогу. Очнулся бы Витек хоть на минуту — подмогу бы вызвал он сам. Но рассчитывать на это не приходилось. Еще мне пришло в голову оставить Витька тут, а самому отправиться за людьми. Разве моя вина, если он за это время отдаст концы?
А ведь, ей-богу, отдаст…
Включив внешний динамик, я исступленно заорал о помощи. Ответа не было. Тогда я стал скверно ругаться, настраиваясь на адову работу и ужасаясь тому, что мне предстоит. Честно признаюсь: я не решился бы взяться за дело, если бы не знал, что в любой момент могу бросить его и сбежать.
Для начала я опустошил набрюшник Витька и высыпал его добычу рядом с моей. Затем попытался приподнять тело. Нечего было и пытаться взвалить его на плечи — я понимал, что на это у меня не хватит сил. Мне удалось только посадить его, обхватить под мышки и поволочь, пятясь задом наперед.
Меня хватило шагов на пятьдесят. Придерживая тело в сидячем положении, я долго, целую минуту, отдыхал, недоумевая, почему у неба багровый оттенок. Колени противно дрожали, руки тоже. Сердце прыгало, как бабуин в клетке. Новый рывок, следующие полета шагов и снова отдых, багровые круги перед глазами, трясучка в конечностях и скачущий в груди бабуин. Почему нет воздуха?.. Я нащупал кран, увеличил подачу. Стало чуть-чуть легче.
Кажется, у бурятов был когда-то такой спорт — бег с тяжелыми камнями. Но я не бурят. И не мазохист. Лоснящиеся, как лаковые штиблеты, воины Чаки Зулу могли запросто отмахать без отдыха пятьдесят и более километров по африканской жаре. Но я не зулус. Вибрион я. Микроб с хвостиком, да и то хвостик мне обкорнали.
Хватит ли мне сил дотащить груз — я уже не воспринимал Витька как живого человека — до купола? Ясно, что нет. Ни сил не хватит, ни воздуха в скафандре…
Странно, что мне так и не пришло в голову оттащить Витька в тень какойнибудь скалы и пойти за подмогой. Чугунная тупость прочно обосновалась в моей голове — ни одной мысли, тем более здравой. Только крик погонщика: тащи! тащи! тащи! — и ответный, послабее, стон протеста…
«Худо тебе?»
«Не спрашивай…»
«А будет еще хуже. Чего встал, лодырь? Тащи!»
«Не могу… Нет…»
«Да!!!»
После какого-то по-счету рывка я упал, едва не заплакав при мысли о том, что мне придется снова поднимать лежачего. Обезумевший бабуин рвался вон из клетки. В коленных суставах какой-то садист усердно ковырял не слишком острым ножом. Языком я ощутил что-то сладковато-соленое, липкое. В носу лопнул сосуд, и кровь, смешиваясь с потом, текла по подбородку. Я так удивился, что даже прозрел, и багровый туман ненадолго сдуло ветром. Сроду у меня не шла носом кровь, со мной из-за этого и в интернате никто не соглашался драться до первой крови, не то что со Стерляжим; со мною дрались без правил…
«Значит, финиш?»Ничего не значит! Вставай!'
«Не могу…»
«Тебя кто-нибудь спрашивает, можешь или нет? Вставай!»
«Уйди. Есть же пределы…»
«Есть. Но ты еще можешь встать. Заставь себя встать, если ты не такое же животное, как этот Витек. Ну!»
«Я… животное. Только отстань».
«Ты лгун и лодырь. Я тебя насквозь вижу. Майор Берш, встать!» — Голос почемуто генерала Бербикова.
«Пошел ты на…»
«Никуда я не пойду, а вот ты пойдешь. И потащишь…»
Наверное, я все-таки встал и потащил Витька. Не помню. Помню вкус крови во рту и вернувшийся багровый туман. А может, все это мне приснилось, потому что ко мне в конце концов пришел сон, и я хотел с разбегу ринуться в него, как в омут, хохоча от радости во все горло, но сумел только по-крокодильи грузно сползти на брюхе, обрушив береговой откос…
На следующий день я лежал в куполе, а Хлюст втирал в мои суставы какую-то желтую мазь. — Больно? Ничего, терпи. Коленки — это, мой друг, не шутка, помял хрящи — и готов инвалид. А ну-ка попробуй согнуть… Нет? Тогда не надо, тогда лежи так… Сегодня поваляешься, я тебе мазь оставлю, будешь смазывать через каждые полчаса, а завтра встанешь. Первый день, конечно, поработаешь вполсилы, а там посмотрим… — Мне нельзя вполсилы, — морщась, возразил я, — идо завтра тянуть нельзя. Надо сегодня…
— Это почему? — с удивлением спросил Хлюст. Вопрос вывел меня из себя.
— Жрать, пить и дышать не дадут, вот почему! Я каторжник!
Хлюст прищурился: — Кто это тебе не даст? Мы, что ли, тебе не дадим? Заменишь нам Витька, мы его эвакуировали. Он сейчас, наверное, уже на «Грифе». Плох, но выживет. А ты, парень, ничо! Почти километр Витька на себе пер, а главное, вовремя отрубился, у самого края трещины, там мы вас обоих и нашли. Ничего уже не соображал, да? Еще бы шажок — и сам понимаешь… дна у той трещины никто не разглядел. В общем, так: со вчерашнего дня ты в нашей бригаде, так решило большинство. С твоей стороны возражений нет? — На кой я вам? — вырвалось у меня. — А уж это нам решать, — твердо возразил Хлюст, — мы и решили. Двенадцать «за» при одном воздержавшемся. Я спрашиваю: ты не против? — Нет. Только вам этого не позволят. — Кто нам не позволит? — усмехнулся Хлюст. — А? Мне просто очень интересно: кто может нам здесь что-либо не позволить? Это их планета? Платина — их, а планета — наша, что хотим, то и делаем. Пока мы здесь, ты с нами, и свое слово за тебя мы кому надо скажем. Собственно, уже сказали, но не грех и повторить… — Спасибо, — сказал я. — Не забуду. — А и забудешь, так не беда, — нелюбезно проворчал Хлюст и полез в скафандр. — О себе мы тоже не забываем. Мы ведь на сдельщине, нам процент идет, а тебе шиш. Нам тебя взять — прямая выгода… Выпить капельку хочешь? Могу налить двадцать граммов. Нет? Ну, лежи, поправляйся. — Он надел шлем и загремел запорами тамбура.
В его словах была правда. Но было и вранье, я знал это точно. Отчего же Хлюст сразу не взял меня в бригаду, если бригаде от того одна выгода? Почему взял теперь? Ну то-то.
Не было такой мышцы, которая у меня не болела бы. Встану завтра? Ой, вряд ли.
Я ощупал живот. Никакой свежей грыжи не прощупывалось, и на том спасибо. А боль в мышцах и суставах… боль пройдет. Надо только не шевелиться. Погружаясь в сладкую дрему, я еще успел подумать о
