травой лом и вообще держался настороже. Мало ли какие у местных дикарей понятия о благодарности. Подкрадутся сзади и угостят топориком по головушке — с диких станется. Ежу понятно: эти гнались за ним да за Юриком, пока не угодили в засаду…
Поди еще разберись, на той ли стороне они с Юриком вступили в драку! Как-то так само получилось… Может, и не на той стороне — а только нечестно это, когда пятьдесят против восемнадцати, да и от крысиных хвостов на щитах нехорошо мутит. Вон он валяется, переломленный ударом лома щит с гнусной бахромой, и вонь от него, как с помойки…
Сказать по правде, уцелевших аборигенов Витюня совсем не боялся. Один из них был изрядно посечен и едва держался на ногах, второй, рослый и сильный мужик средних лет, выглядел лучше, но Витюня не сомневался, что в случае чего легко с ним справится. Третий и вовсе пацан. Нет, напасть в открытую они не решатся…
Если бы не трупы, драка принесла бы облегчение. А так — и не поймешь, герой ты, преступник или просто жертва обстоятельств. Сволочи туземцы — выбрали для своих разборок такое место, что не вмешаться было никак невозможно. Это скольких же пришлось завалить ломом?… Кошмар!.. Да и парашютист сгоряча сунул кому-то копьем прямо в пасть — и попал. Родственная душа, подельник, будущий сосед по нарам…
Хотя, если парашютист не врет насчет прямого попадания в иной мир, нары — дело нескорое.
Трупы валялись повсюду. Один даже стоял, заклинившись меж двух ветвей.
— Да, — проговорил с нервным смешком Юрик, — хорошо сделал местный полковник Кольт, что еще не родился.
— Почему? — спросил Витюня.
— Потому что он уравнял бы шансы.
Пока Витюня напрасно морщил чело, пытаясь постичь сказанное, Юрик вывернул оба кармана комбинезона, осмотрел их с не меньшей тщательностью, чем старатель свой лоток, и, уцепив дрожащими пальцами одинокую табачную крошку, хищно принюхался.
— Курить хочешь? — посочувствовал сердобольный Витюня.
Юрик одарил его злобным взглядом.
— Водки хочу, — буркнул он. — Много.
— Зачем?
— Чтобы забыться.
Аборигены занимались чем-то странным. Ну, закусивший губу раненый сел у сосны, привалившись спиной к стволу, — это было понятно. Ну, второй туземец нажевал листьев пополам с корой и каким-то несусветным лыком примотал жвачку к ранам первого — это тоже было более-менее понятно. Но за каким лешим пацан обошел своих мертвецов, снимая с них что-то, а потом сбегал к горушке, где остались несколько его побитых стрелами соплеменников, Витюня не понял. Через полчаса бежавшие приведут сюда такую шоблу, что сотней ломов не отмахаешься! Драпать же надо!
Парнишка вернулся бегом, неся что-то в горстях.
— Амулеты, наверное, — неуверенно предположил Юрик в ответ на немой вопрос. — Он их с убитых снял.
— Зачем? — пробасил Витюня.
— Наверно, религия. Опиум для народа. Трупы-то им бросить придется. Ты смотри, как бы они к этим трупам не прибавили наши, у них, по всему видно, с этим делом просто…
— Я смотрю.
Три уцелевших туземца совещались на своем тарабарском наречии, поглядывая в сторону негаданных спасителей. При этом они жестикулировали и временами показывали то на Юрика, то на Витюню. Чаще на Витюню.
— Чего это они? — спросил Витюня.
— Ты им нравишься, — объяснил Юрик.
— Чем?
— Ты толще.
Витюня сердито засопел, но не нашелся с ответом.
— Кажется, пора налаживать контакт. — Юрик закряхтел, прочищая горло, прислонил копье к сосне и принялся делать жесты, по-видимому, обозначающие миролюбие: прикладывал ладонь ко лбу и сердцу, сплетал пальцы и тряс получившейся фигурой над головой. — Эй, мужик! Курить есть? Да, ты, тебе говорю… Фрэндшип, блин! Бхай-бхай! Хинди-руси! Ты — Туй, я — Маклай, ферштейн?
— Замолкни, — сказал Витюня.
— Чего это мне молкнуть? Ты хочешь, чтобы нам кишки выпустили? Я — нет. Сейчас закорешимся с этими, потом легче будет. Пусть ведут к своим. Вождю валенки подаришь, он тебя советником сделает. С привилегиями. Гарем хочешь?
— Замолкни, — сумрачно повторил Витюня. — Ушибу.
— Не догонишь. Э! Гля, уходят… Вот гады.
— А мы?
— Блин! И нам пора смываться.
— Куда?
— Я тебе что, путеводитель? — огрызнулся Юрик и сейчас же просветлел лицом. — О! Ты гляди!..
Трое дикарей делали очень понятные жесты: звали за собой.
* * *
Только сейчас, когда все осталось далеко позади, Юмми наконец осознала очевидное чудо: потеряв пятерых из каждых шести, им все же удалось отбиться от крысохвостых! Больше того: победить их на их же земле, ибо тот, кто, спасая жизнь, пустился в бегство, побит, побежден и проиграл. Славная, но горькая победа.
Она сняла обереги-амулеты с убитых соплеменников и союзников. Один воин Волка, битый двумя стрелами, еще дышал, но его душа уже покидала тело. Юмми сняла оберег и с него. У Волков простые обереги, у всех одинаковые: просверленный волчий клык на тонкой жилке, носимый на шее. У людей Земли обереги разные…
Надо уходить, сохранив нечаянный горький успех. Если нельзя унести тела сородичей, надо хотя бы спасти обереги и совершить над ними погребальный обряд. Душа павшего последует за оберегом и, насытившись погребальной жертвой, легко и радостно отойдет к предкам. Без этого она, несчастная, будет скитаться, не находя покоя, а то и, озлобившись, начнет мстить нерадивым и трусливым соплеменникам. Жаль, что крысохвостым достанутся тела павших бойцов — но ведь без оберегов это только тела, не больше. Мертвые поймут и не обидятся.
К счастью, Хуккан, воин могучий и бывалый, получил в бою лишь несколько порезов. Он почти нес на себе израненного Куху. Раны вожака погибшего отряда Волков были не опасны, но глубоки, и крови вытекло немало. Куха был бледен, мычал, не в силах разлепить губ, и едва передвигал ноги.
Привлеченные запахом крови, жужжали слепни.
Двое чужаков из Запретного мира брели следом, причем оба набрали оружия. У того, что был облит шуршащей красной одеждой, неуместной для того, кто уходит от погони, помимо копья в одной руке, меча в другой и топора за поясом, за спиной висел еще и лук, а на плече болтался полный стрел колчан. Хотя и видно было по неловкой ухватке: не лучник. Второй, могучий, истинный спаситель, помимо своего страшного оружия, нес два копья и два топора, легко помещавшихся в огромных ручищах, способных, кажется, сдавить камень с такой силой, что из него потечет вода. Оба нещадно потели и мотали головами, мешая слепням кусаться. Наверное, в Запретном мире царит вечная стужа и люди бродят в холоде и мраке, питаясь чем придется и друг другом… Конечно, слабых съедают и остаются жить лишь самые сильные да еще колдуны…
Тот щуплый в огненно-красном наряде наверняка могучий колдун… Непонятно только, для чего он полез в бой, вместо того чтобы навести на крысохвостых обыкновенный морок? И почему прихрамывает? Может быть, его колдовство действует только в Запретном мире?..
